Летим на разведку

Наконец боевое задание выполнено. Кроме танков мы под интенсивным обстрелом зениток фотографируем еще Горловку, Дебальцево, Артемовск, Константиновну, Краматорск, Славянск, а на обратном пути — Чистяково.

Сухарев складывает свои штурманские принадлежности. До линии фронта еще около тридцати километров, но высота полета большая, и я, чтобы не держать моторы на высоком режиме работы, сбавляю газ. Самолет быстро снижается. Я с тревогой смотрю на правый мотор, с такой же тревогой смотрит на него и Сухарев.

— Неужели сегодня еще не все? — спрашивает он.

— Ничего, не беспокойся. Если уж со ста метров приземлились на одном моторе, то с восьми тысяч дотянем!

— Будем надеяться…

В это время в кабине резко запахло гарью.

— Командир, из правого мотора бьет масло! — взволнованно доложил Баглай.

— Понял, Петя. Смотри за ним внимательно, — отвечаю, стараясь быть спокойным.

— Смотрю внимательно.

— Сима, сколько осталось километров до линии фронта?

— Двадцать. Будешь садиться в Ровеньках?

— Нет, пойдем на свой аэродром. Хорошенько смотри за воздухом. Поведу машину на одном левом моторе.

Гарь чувствуется все сильнее. В кабине появляется дым. Мы с Сухаревым молча переглянулись. Убираю газ, выключаю зажигание правого мотора. Но он не выключается. Вероятно, сгорела идущая в кабину электропроводка. Мотор дает очень большие раскачки оборотов и воет, как сирена. Этот заунывный вой сильно действует на нервы. Кабина уже полна дыма.

— Командир, горит правый мотор! — кричит Баглай срывающимся голосом.

— Спокойно, Петя!

Смотрю на место пожара. Сзади в щель между капотом и центропланом вырывается пламя. Горит масляный бак. От закрывающего его дюралевого капотика отрываются белые, сгоревшие кусочки металла и улетают прочь.

— Ребята, мы горим! Мы за линией фронта. Буду тянуть на свою территорию, сколько смогу. Действуйте по обстановке! — приказываю экипажу.

— Петя, я предупрежу тебя, когда пройдем линию фронта! — говорит сразу же после меня Сухарев Баглаю.

— Хорошо.

Самолет горит. Быстро мечутся мысли. «Что делать? Бросать машину и прыгать? Но внизу фашисты! Нет, только не плен! Плен — хуже смерти! Нужно во что бы то ни стало дотянуть до своей территории, а там…» Мгновенно принимаю решение: разогнать самолет, используя большую высоту, перетянуть через линию фронта и прыгать над своей территорией.

Даю левому мотору полный газ. Со снижением двадцать метров в секунду разгоняю скорость до семисот километров в час.

В кабине уже не продохнуть от дыма. Он режет глаза, затрудняет дыхание. В наушниках шлемофона сильный треск — не слышу ни штурмана, ни стрелка-радиста. Жарко, очень жарко! Вижу, как языки пламени облизывают мой правый унт. На нем горит и закручивается шерсть. Печет в затылок — горит мех воротника моей куртки. Открываю левую форточку. Прислоняюсь лицом к образовавшемуся небольшому отверстию. Вижу, как Сима показывает: «Скоро будет линия фронта!» Самолет еще управляем, и я тяну его к своей территории.

Правый мотор горит как свеча и надсадно воет. От косого обтекания самолета воздухом при полете на одном моторе и очень большой скорости возникла вибрация. Смотрю на крылья — они сильно дрожат. Меня, как при езде на телеге по тряской дороге, подбрасывает на сиденье.

Начал гореть и центральный бензобак, установленный за штурманской пулеметной установкой. В штурманской кабине настоящее пекло. Сима мечется по кабине. Рвет ручку аварийного сбрасывания фонаря, чтобы выпрыгнуть, но фонарь почему-то не сбрасывается. Сима торопится. Еще раз рвет ручку и, убедившись в тщетности своих усилий, стремительно бросается вниз, в пламя, чтобы открыть нижний входной люк. Но там тоже все горит. Тогда он лезет через меня и пробует открыть астролюк, находящийся в верхнем остеклении кабины над головой летчика. Между правым бортом и моим сиденьем очень узко, и Сима не может с парашютом пролезть. Он снова бросается в пламя, к нижнему люку, и я его больше уже не вижу.

«Нужно прыгать! Машина вот-вот взорвется!» — решаю я. В этот момент самолет внезапно свалился в левый штопор. «Обгорели рули высоты. Нет, еще не все!..»

Инстинктивно беру штурвал на себя, а затем резко отдаю его от себя. Сознание работает четко и ясно. Отстегиваю поясные ремни. Рву ручку аварийного сбрасывания фонаря, но он, как и раньше у Симы, не сбрасывается. Сильно рву еще раз. Ручка переломилась! Окрашенная ярко-красной краской, она торчит, удерживаясь на одной жилке металла.

«Если погибну — как это будет тяжело для матери!.. Нет!.. Нет!..» Приподнимаюсь с сиденья. Выставляю руку в открытый Симой астролюк — по ней сильно бьет поток воздуха. В левом плече чувствую острую боль. В изнеможении опять опускаюсь на место. Но через мгновение снова с каким-то остервенением приподнимаюсь к люку.