Летит стальная эскадрилья

По грандиозности, самоотверженности, жертвенности, героизму нашего народа в годы Великой Отечественной не найти что-либо равное. Так что незачем нам приукрашивать да принаряжать историю. Ведь это значит попирать истину.

Итак, 30 сентября 1943 года. Мой третий, роковой вылет...

Избитый, раненный, обессиленный, я у врага. Минуту назад, когда фашистский сапог гулял по моему телу, все было как во сне, но теперь, теряя временами сознание, я отчетливо понимал, что это конец - плен.

Меня приволокли в небольшую землянку и бросили на пол перед столом, за которым сидел дородный, увешанный крестами, уже немолодой офицер. Бросившие меня дюжие солдаты, вытянувшись и вскинув руки, дружно гаркнули: "Хайль Гитлер!" Офицер что-то приказал им. Солдаты подняли меня и, посадив на длинную скамейку у противоположной стены землянки, вышли.

Немец приблизился ко мне почти вплотную, долго в упор рассматривал с головы до ног.

- Ви плох... Дохтор, дохтор, - по-русски выговорил он и, круто повернувшись, направился из землянки.

Оставшись один, я достал из кармана гимнастерки кандидатскую карточку ВКП(б) и опустил ее в левый сапог. Офицер вернулся с двумя сопровождающими, один из которых держал санитарную сумку. Я понял, что это доктор.

И вдруг этот доктор в немецкой форме на чистом русском языке сочувственно произнес:

- О, сталинский сокол! Как же тебя, соотечественника моего, разделали. Мой долг врача - помочь...

Пока я соображал, кто же передо мной - русский или немец, доктор достал из сумки бинты и принялся перевязывать мою правую ногу, непрерывно бормоча:

- Вот так всех вас перебьют... Продали Россию жидам да большевикам...

Я не выдержал: здоровой левой ногой со всей оставшейся силой двинул предателя, который отлетел, ударившись о стенку. Ошеломленный, он поднялся и с невообразимым диким ревом кинулся на меня.

- Вэк! - показав на дверь, крикнул на него немецкий офицер.

- Сволочь! Счастье твое... Видать, ты им еще нужен... - прошипел предатель.

- Иди, иди... Подлюга! - не находя слов, бросил я вдогонку.

Оставшиеся немцы разразились громким смехом, показывая: вот, мол, встретились соотечественники...

Зазвонил телефон. Увешанный крестами оборвал смех и,: подняв трубку, долго говорил, непрерывно восклицая: "Яволь, яволь!" Окончив разговор, он что-то сказал рядом стоявшему, а тот, обращаясь ко мне, на ломаном русском языке произнес:

- Ви будет ехайт тепер говорит наш офицер гестапо.

И через несколько минут меня в сопровождении двух автоматчиков и плохо говорившего по-русски офицера на открытом джипе повезли в гестапо.

...За столом, развалившись, сидели трое. В центре - жирный, с отвисшим подбородком, в белой расстегнутой рубашке, сильно подпивший гестаповец, по-видимому старший по званию. Стол был заставлен закусками, бутылками, под ним сидела огромная овчарка. Все трое, разомлевшие, с удовольствием раскуривали сигареты. Окна в комнате настежь, и там, под окнами, толпились неожиданно быстро собравшиеся сельчане, в основном женщины и дети. Женщины, причитая, плакали. Слышались отдельные разговоры собравшихся:

- Дывись, який молоденький!

- Побили ж его як, божечки мий, гадюки.

- Видкиля ж вин? Мабуть, нашинский?..

- Хоть сказав бы, чи скоро наши придуть...

- Скоро освободят, очень скоро!-не глядя на окна, как бы сам себе сказал я громко.

Стоявший сзади автоматчик крикнул:

- Вэк! - и направил автомат в сторону окон.

- Пет вэк! - привстав и опершись о стол руками, произнес гестаповец в белой рубашке и, указывая на толпившихся у окон людей, продолжал: - Пусть смотряйт на свой худой большевик. Нет ест, нет одежда, нет оружий!

- Все есть, не верьте! - сказал я.

- Молчайт! Ты будешь немножко пить за наша победа.

Сидевший крайним гестаповец налил рюмку водки и, подойдя ко мне, приказал:

- Пей за наша победа!

Я отрицательно покачал головой.

Тогда гестаповец выхватил кольт и, направив его мне в висок, зло прошипел:

- Пи-ей...

Кивнув на рюмку, я сказал:

- Мало!

Гестаповцы недоуменно переглянулись. Тогда второй из сидевших гитлеровцев налил полный стакан водки и молча подал мне.

- За победу! - громко произнес я и, посмотрев на стоявших под окнами, выпил эту водку в три приема до дна.

- О, карошо! Карошо! Надо кушайт! - кинул мне кусок курицы гестаповец в белой рубашке.

- Русские после первой не закусывают, - ответил я.

- О! Надо второй? Карошо... - С этими словами тот же самый фашист налил мне еще водки.

Я выпил и второй стакан до дна, хотя было уже тяжело - подташнивало. Когда же я увидел, как наливают третий стакан, то с ужасом подумал: "Вот ведь какой смертью придется умереть!" Но и на этот раз отказался от предложенной еды:

- Русские и после второй не закусывают.

Не ожидая подобного, гестаповцы на мгновение притихли, а потом жирными руками тыча мне в лицо, наперебой закричали:

- Карош рус большевик! Карош!

- За победа много пить надо, много!

- За победа умирайт много, мы любим патриот!

- Пей! Пей! Русски свиния...