Летнее Солнцестояние

Она ощущала глубокую древность лежавшей под нею системы, сполна познавшей и любовь, и страдание, след которых запечатлелся в ней навеки.

Так и не выпуская из зубов черемшу, собранную вместе с Ребеккой, Роза подошла к тому месту, откуда Брекен сорвался вниз, и удивилась, не обнаружив входа в туннель. Впрочем, через какое-то время инстинкт подсказал ей, где следует рыть, и она занялась прокладкой туннеля, предварительно побеспокоившись о том, чтобы на оставленную в сторонке черемшу не упало ни крупинки земли. Ей пришлось прорыть достаточно глубокий ход, однако усилия ее не пропали даром — ход этот вел именно в тот туннель, который начинался на меловом откосе. Вскоре Роза уже точно знала, что Брекен находится именно там. Она чувствовала запах тяжелой болезни и слышала ужасные хрипы.

— Миленький ты мой...— прошептала она, оказавшись в туннеле.

Брекен недвижно лежал возле одной из стен туннеля, его задние лапы были безвольно раскинуты, мордочка и передние лапы терялись в темноте. Вся шкура была перепачкана грязью, вокруг страшной гнойной раны на левом плече запеклась кровь. На земле виднелись кучки помета и полузасохшие объедки.

Роза нежно коснулась его здорового плеча и ласково заговорила с ним, однако крот никак не отреагировал на ее появление — дыхание оставалось таким же неровным и хриплым, глаза закрытыми, мордочка — такой же мертвенно-бледной.

Только теперь Роза поняла, сколь близок Брекен к смерти и сколь велики его страдания. Больше всего ее поразило то, что сама рана — пусть она была глубокой и достаточно неприятной, — в сущности, не представляла собой ничего особенного — обычно подобные раны излечивались сами собой и не требовали ее вмешательства. Она привыкла обращать внимание на подобные детали, поскольку сама болезнь и то, как она действует на тех или иных кротов, — вещи разные.

Как часто она лечила боли и ломоту в плечах массажем кротовьих ляжек, при котором она использовала окопник, как часто она излечивала потерю обоняния, чего кроты боятся более всего на свете, ударами по кротовьим спинам... Методы, которые она применяла, всегда выглядели своеобразно, что не мешало им оставаться весьма и весьма эффективными. Что и говорить — Роза знала толк в целительстве.

Она тут же решила, что причиной болезни Брекена может быть не столько рана, сколько общее его состояние. Наверняка он получил ее в состоянии крайнего утомления и упадка сил... Впрочем, спросить об этом его самого она, увы, не могла.

Роза принялась нежно гладить Брекена по тусклой шерстке. В конце концов тело его обмякло, лапы расслабились, а дыхание стало более ровным и спокойным. Прошло несколько часов — Брекен был настолько слаб, что малейшая спешка могла обернуться бедою.

Затем Роза очистила рану с помощью сока черемши, острый запах которой мгновенно рассеял тяжелую, затхлую атмосферу туннеля. Брекен тихо постанывал, водя головой из стороны в сторону, но так и не пришел в сознание.

На какое-то время Роза оставила его и легла спать. К тому времени, когда она проснулась, солнце уже стояло высоко над буками, золотя своими лучами их серые стволы и темную зелень листьев. Роза принялась исследовать туннель и вскоре нашла червя и парочку жуков, после чего добралась до провала и с замиранием сердца выглянула наружу, чувствуя на своей шерстке прохладу и свежесть утреннего ветерка. К Брекену она вернулась бодрой и полной сил.

Молодой и пока еще живой — вот и все, что она могла о нем сказать. Роза вновь почувствовала борьбу сил света и тьмы, сошедшихся над юным кротом; казалось, эти противоборствующие силы избрали ареною борьбы именно его изувеченное тело, оказавшееся на самом краю черной бездны. Роза положила лапы на его мордочку, закрыла глаза и принялась напитывать его своей целительной любовью.

Брекен был для нее одновременно и самым хрупким кротом из всех, которых она когда-либо касалась, и всеми кротами, когда-либо просившими ее о помощи. Он был и великим множеством тех кротов, которые никогда не взывали к ней, ибо не ведали о бедах, грозивших им, но исцелялись — опять-таки не ведая того — силою ее любви.

Роза не произносила при этом каких-то особых молитв или заклинаний, слова, рожденные любовью и нежной заботой, слетали с ее языка словно сами собой.

— Любовь моя... мой хороший... милый, радость ты моя...

Слова эти были полны силы и живительной энергии, помогавшей утолять страдания и лелеять нежные токи жизни.

Ее молитва и ее любовь слетали к распластавшемуся на земле Брекену и улетали дальше — к забытым кротами норам и туннелям старинной, давным-давно опустевшей системы. Возможно, их чувствовали и деревья Древней Системы, расцвеченные лучами утреннего солнца, — не потому ли так нежно играл в их ветвях свет, не потому ли так ласково касались их крон робкие ветерки...

Роза не знала, сколько времени провела возле Брекена, — мир и время мира потеряли для нее всяческое значение. Но еще задолго до того, как она наконец отошла от него, солнце опустилось к пастбищам, а! лесной голубь принялся ворковать и хлопать крыльями] в вечернем воздухе.