Летнее утро, летняя ночь

— Все ясно, — сказал он. — Просто будь я на десять лет старше и сантиметров на тридцать выше, все получилось бы по-другому, — сказал он, — но ведь это же глупо — судить человека по росту.

— Но все люди считают, что это разумно.

— А я — не все, — возразил он.

— Я понимаю, тебе это кажется нелепостью, — сказала она. — Ведь ты чувствуешь себя взрослым и правым и знаешь, что тебе стыдиться нечего. Тебе и вправду нечего стыдиться, Боб, помни об этом. Ты был совершенно честен, и чист, и, надеюсь, я тоже.

— Да, вы тоже, — подтвердил он.

— Быть может, когда-нибудь люди станут настолько разумны и справедливы, что сумеют точно определять душевный возраст человека и смогут сказать: "Это уже мужчина, хотя его телу всего тринадцать лет", — по какому-то чудесному стечению обстоятельств, по счастью, это мужчина, с чисто мужским сознанием ответственности своего положения в мире и своих обязанностей. Но до тех пор еще далеко, Боб, а пока что, боюсь, нам нельзя не считаться с возрастом и ростом, как принято сейчас в нашем мире.

— Мне это не нравится, — сказал он.

— Быть может, мне тоже не нравится, но ведь ты не хочешь, чтобы тебе стало еще много хуже, чем сейчас? Ведь ты не хочешь, чтобы мы оба стали несчастны? А этого не миновать. Поверь мне, для нас с тобой ничего не придумаешь… необычно уже и то, что мы говорим о нас с тобой.

— Да, мэм.

— Но мы по крайней мере все понимаем друг про друга и понимаем, что правы, и честны, и вели себя достойно, и в том, что мы понимаем друг друга, нет ничего дурного, и ни о чем дурном мы и не помышляли, ведь ничего такого мы себе просто не представляем, правда?

— Да, конечно. Но я ничего не могу с собой поделать.

— Теперь нам надо решить, как быть дальше, — сказала она. — Пока об этом знаем только мы с тобой. А потом, пожалуй, узнают и другие. Я могу перевестись в другую школу…

— Нет!

— Тогда, может быть, перевести в другую школу тебя?

— Это не нужно, — сказал он.

— Почему?

— Мы переезжаем. Будем теперь жить в Мэдисоне. Переезжаем на следующей неделе.

— Не из-за всего этого, нет?

— Нет-нет, все в порядке. Просто отец получил там место. До Мэдисона всего пятьдесят миль. Когда буду приезжать в город, я смогу вас видеть, правда?

— По-твоему, это разумно?

— Нет, наверно, нет.

Они еще посидели в тишине.

— Когда же это случилось? — беспомощно спросил Боб.

— Не знаю, — ответила она. — Этого никто никогда не знает. Уже сколько тысячелетий никто не знает и, по-моему, не узнает никогда. Люди либо любят друг друга, либо нет, и порой любовь возникает между теми, кому не надо бы любить друг друга. Не могу понять себя. Да и ты себя, конечно, тоже.

— Пожалуй, я пойду домой, — сказал он.

— Ты на меня не сердишься, нет?

— Ну что вы, нет, не могу я на вас сердиться.

— И еще одно. Я хочу, чтобы ты запомнил: жизнь всегда воздает сторицею. Всегда, не то невозможно было бы жить. Тебе сейчас худо, и мне тоже. Но потом непременно придет какая-то радость. Веришь?

— Хорошо бы.

— Поверь, это правда.

— Вот если бы… — сказал он.

— Если бы что?

— Если бы вы меня подождали, — выпалил он.

— Десять лет?

— Мне тогда будет двадцать четыре.

— А мне тридцать четыре, и, наверное, я стану совсем другой. Нет, я думаю, это невозможно.

— А вы бы хотели? — воскликнул он.

— Да, — тихо ответила она. — Глупо это, и ничего бы из этого не вышло, но я очень, очень бы хотела…

Долго он сидел молча. И наконец сказал:

— Я вас никогда не забуду.

— Ты славно сказал, но этому не бывать, не так устроена жизнь. Ты забудешь.

— Никогда не забуду. Что-нибудь да придумаю, а только никогда вас не забуду, — сказал он.

Она поднялась и пошла вытирать доски.

— Я вам помогу, — сказал он.

— Нет-нет, — поспешно возразила она. — Уходи, Боб, иди домой, и не надо больше мыть доски после уроков. Я поручу это Элен Стивенс.

Он вышел из школы. Во дворе обернулся напоследок и в окно еще раз увидел мисс Энн Тейлор — она стояла у доски, медленно стирала написанные мелом слова, рука двигалась вверх-вниз, вверх-вниз.

На следующей неделе он уехал из города и не был там шестнадцать лет. Жил он в каких-нибудь пятидесяти милях и все же ни разу не побывал в Гринтауне, но однажды весной, когда было ему уже под тридцать, вместе с женой по пути в Чикаго остановился в Гринтауне на один день.

Он оставил жену в гостинице, а сам пошел бродить по городу и наконец спросил про мисс Энн Тейлор, но сперва никто не мог ее вспомнить, а потом кто-то сказал:

— А, да, та хорошенькая учительница. Она умерла в тридцать шестом, вскоре после твоего отъезда.

Вышла ли она замуж? Нет, помнится, замужем не была.

После полудня он пошел на кладбище и отыскал ее могилу. "Энн Тейлор, родилась в 1910-м, умерла в 1936-м", — было написано на надгробном камне. И он подумал: двадцать шесть лет. Да ведь я теперь старше вас на три года, мисс Тейлор.