Они устроились в привычных мягких креслах, возле обтянутых плотным зеленым сукном тумбочек, где громоздились упаковки пилюль и таблеток, пузырьки с арникой, всевозможные сыворотки, микстуры от кашля, ватные шарики, лубки, растирания для ног, бальзамы, лосьоны, масла, ингаляторы, аспирин, хинин, порошки, колоды засаленных игральных карт, выдержавших миллионы партий в очко, и еще книги, которые они вполголоса читали друг другу в тесной полутемной комнате при слабом свете одной-единственной лампочки, и голоса их трепетали, словно блеклые ночные мотыльки.
– Вообще говоря, туфли можно скинуть, – решил он. – Ровно на сто двадцать секунд, до выхода из дому.
– Это правильно, ноги должны дышать.
Они сбросили обувь.
– Элма…
– Что? – Она подняла глаза.
– Нет, ничего, – пробормотал он.
На камине громко тикали часы. Оба заметили, что каждый украдкой косится в ту сторону. Стрелки показывали два. До восьми вечера оставалось всего шесть часов.
– Джон…
– Да?
– Ладно, не важно, – сказала она.
Посидели еще немного.
– А где наши тапочки? – вспомнил он.
– Сейчас принесу.
Она сходила за тапочками.
Сунув ноги в приятно-прохладный войлок, оба выдохнули:
– Уффф!
– А что это ты до сих пор в пиджаке и жилете?
– И в самом деле. Новая одежда – как латы.
Он выбрался из пиджака, а через пару минут освободился и от жилетки.
Кресла слегка поскрипывали.
Через некоторое время она сказала:
– Надо же, четыре часа.
– Время-то как пролетело. Не поздновато ли выходить?
– Совсем поздно. Давай-ка лучше отдохнем. А к вечеру вызовем такси и съездим куда-нибудь поужинать.
– Элма… – Он облизал губы.
– Что?
– Забыл. – Его глаза обшарили стенку. – Надену, пожалуй, махровый халат, – решил он минут через пять. – Я мигом соберусь, когда нужно будет выходить. Закажем на ужин мясное филе, самую большую порцию.
– Правильно мыслишь, – согласилась она. – Джон?
– Ну говори. Что ты хочешь сказать?
Она взглянула на новые туфли, брошенные на пол. Ей вспомнились легкое поглаживание по щиколотке, ласковое прикосновение к каждому пальчику.
– Нет, ничего.
Слух каждого ловил сердцебиение другого. Кутаясь в махровые халаты, они тихо вздыхали.
– Что-то я подустала. Самую малость, понимаешь, – сказала она, – совсем чуть-чуть.
– Ничего удивительного. День-то какой выдался.
– Не бегать же нам сломя голову, правильно?
– Конечно, надо себя поберечь. Годы-то уже не те.
– Вот-вот.
– Я и сам немного утомился, – бросил он как бы невзначай.
– А что, если… – она посмотрела на каминные часы, – что, если мы вечерком перекусим дома, чем бог послал? В ресторан ведь можно и завтра.
– Дельное предложение, – сказал он. – Тем более что я не так уж голоден.
– Как ни странно, я тоже.
– Но в кино-то сходим?
– А как же!
В потемках они, как мыши, подкрепились сыром и залежалыми крекерами.
Семь часов.
– Знаешь, – произнес он, – меня как будто подташнивает.
– Да что ты?
– И спина разболелась.
– Давай помассирую.
– Спасибо, Элма. Золотые у тебя руки. Любому массажисту сто очков вперед дашь: не слишком сильно, не слишком слабо, а именно так, как нужно.
– Ступни прямо горят, – пожаловалась она. – Боюсь, не дойду я сегодня до кинотеатра.
– Ничего, в другой раз, – сказал он.
– Я вот что думаю: сыр-то у нас не испортился? Изжога разыгралась.
– Ага, ты тоже заметила?
Каждый покосился на тумбочку с лекарствами.
Семь тридцать. Семь сорок пять.
– Почти восемь.
– Джон!
– Элма!
Они заговорили одновременно.
И от неожиданности рассмеялись.
– Ну, что ты хотел?
– Нет, давай ты.
– Нет, ты первый.
Оба помолчали, слушая тиканье часов и глядя на стрелки; сердцебиение участилось. Лица побледнели.
– Плесну-ка себе мятного сиропа, – сказал мистер Александер. – От желудка помогает.
– А потом ложечку мне передай.
В потемках они причмокивали губами, довольствуясь тусклым светом единственной лампочки.
Тик-так, тик-так, тик-так.
На дорожке перед домом послышались шаги. Кто-то поднялся на крыльцо. Зазвонил звонок.
Они оба замерли.
В дверь снова позвонили.
Хозяева затаились в тишине.
Звонок принимался дребезжать шесть раз.
– Не будем открывать, – дружно решили муж с женой и, вздрогнув от очередного звонка, охнули.
Они смотрели друг на друга в упор и не двигались.
– Вряд ли это что-нибудь серьезное.
– Разумеется, ничего серьезного. Начнутся пустые разговоры, а нам отдыхать нужно.
– Вот именно, – подтвердила она.
Звонок не унимался.
Под очередную трель мистер Александер принял еще одну ложечку мятного сиропа. Его жена налила себе воды и проглотила белую пилюлю.
Звонок сердито взвизгнул и умолк.
– Пойду гляну, – шепнул мистер Александер. – Из окошка в холле.
Оставив жену, он вышел. Тем временем Сэмюел Сполдинг повернулся спиной и уже начал спускаться по ступенькам. Мистер Александер не смог припомнить его лица.
Из окна гостиной тайком смотрела миссис Александер. У нее на глазах с тротуара свернула ее приятельница по клубу «Наперсток», которая столкнулась на дорожке с незадачливым посетителем, сошедшим с крыльца. Эти двое остановились. В тишине весенних сумерек зазвучали приглушенные голоса.
Разговор явно касался хозяев: гости окинули взглядом дом.
Вдруг они расхохотались.
И еще раз посмотрели на темные окна.