Летнее утро (Сборник)

— Отсюда. Что обыкновенное, я Маше не запрещаю. Она все хочет для своих чего-нибудь послать. И для меня. С деньгами у нас не богато. Вот и приходится. Но яйцами я не велел торговать. Строго запретил. Из них купу делают — такое лекарство. Но ты же Машу знаешь, своенравная.

— Что сделала Луш? — спросила тетя Агаш.

— Своенравная она.

— Она хорошая.

— А кто спорит?

В очаге трещали сучья, и на лицо тети Агаш падали отсветы пламени.

Агаш протянула руку за нары, на которых сидела, и достала оттуда две эмалированные кружки. Кружки были наши, обыкновенные. Сергей Иванович сказал:

— Мы сюда много принести не можем. Опасаемся.

— Да, — сказала тетя Агаш. — Нам опасно богатство. Чашки чистые. Курдин сын мыл в воде. Серге боится синей лихорадки. Много людей умерло от синей лихорадки.

— Не за себя боюсь, — сказал лесник. — К нам туда боюсь инфекцию занести.

— Сейчас нет лихорадки, — сказала Агаш. — В нашем роду никто не умер. Серге принес круглые камни.

Я не понял, обернулся к леснику.

— Таблетки принес, — сказал Сергей. — Отправился, понимаешь, в аптеку. Знания у меня в масштабе журнала «Здоровье» — я выписываю. Аспирин взял, тетрациклину немножко, этазол. С антибиотиками осторожность проявлял, чтобы побочных эффектов не было. Каждую таблетку пополам ломал. Ничего, обошлось.

— Ну, знаете, — сказал я. — Прямо удивляюсь порой. Вы же взрослый человек. Могли повредить. Организмы…

— Я не мог глядеть, как люди помирают, — отрезал лесник.

— Но если бы…

— Если бы да кабы, — передразнил меня лесник.

В его поступках была определенная логика, но во многом она была для меня неприемлема,

Я взял кружку с настоем. Настой был теплым, пряным. На дне кружки лежали темные ягодки.

— Пей, не спеши, — сказал лесник. — Я тут человека жду.

Словно услышав его, в хижину вошел человек.

Агаш сказала что-то строгим голосом тети Алены.

— Сердится, что без предупреждения пришел, — пояснил лесник. — А чего сердиться? Кривой всегда так. Конспиратор.

Высокий одноглазый мужчина в коротком черном балахоне, подпоясанном ремнем, на котором висел короткий меч, поклонился Агаш. Лесник поднялся и, прижав руку к сердцу, подошел к пришедшему. Кривой заговорил быстро, швыряя словами в лесника. Все замерли.

— Хорошо, — сказал лесник по-русски.

— Хорошо, — повторил Зуй.

— Мой брат останется здесь, — лесник подтянул ремень гимнастерки.

— Хорошо, — сказала тетя Агаш.

Все они смотрели на меня. Я был обузой, помехой.

— Вы надолго? — спросил я. Первой реакцией было не согласиться: если все идут, значит, и я иду. И в ту же минуту я понял, что надо слушаться Сергея Ивановича, как слушаются проводника в горах. Только неясно, сам-то он знает дорогу?

— Наверное, ненадолго, — сказал лесник. — Если что, сам найдешь, куда идти? Дорогу не забыл?

— Может, все-таки с вами?

— Если нужно, сказал бы. По незнанию еще чего натворишь. Ты останешься, порасспроси тетку. Ружье тебе оставляю. С ружьем мне нельзя.

— Почему?

— А если оно им в лапы попадет? У меня и так на совести всего достаточно.

Кривой вышел. Лесник положил мне руку на плечо, словно хотел еще что-то сказать, но не сказал.

— Дай мне кружку, Серге, — сказала тетя Агаш. — Я допью.

Я передал ей теплую кружку. Заглянул в свою.

Никакой бодрости не пришло, и я сделал еще два или три глотка и спросил Агаш:

— Можно я выйду, погляжу вокруг?

— Не ходи далеко, — сказала слепая. — Тебя нельзя видеть.

Я вышел на свежий воздух. Повозка уже переехала мостик и удалялась по дороге, окутанная пылью. Кривой ехал сзади на невысокой лошадке, так что его ноги болтались над самой землей. (Лошадка — пусть будет так.) Ветер раскачивал куклу. Полоска рта улыбалась. Я заглянул в соседнюю хижину. В ней было прохладно, стоял запах пыльного сена. Одно из бревен потолка рухнуло вниз, и полоса света со взвешенными в ней пылинками падала на пол, усеянный черепками и щепками. Деревня была полна звуков, рожденных ветром, — скрипели жерди и доски, кричали вороны, шелестел сор в узкой щели между домами. Но звуки эти были пустыми, нежилыми.

Да, это тебе не Южная Америка. И не Индия… и не Австралия. Параллельный мир? Я представил себе, как заезжий охотник, разморённый теплом и обедом с водкой, снисходительно растолковывает леснику где-то, как-то слышанную или вычитанную идею о параллельных мирах, а слушатель примеривает ее: сходится, не сходится… Ждал-то он, конечно, чего-то более четкого, приемлемого. С таким же успехом он мог бы тогда обратиться и ко мне.

В трещине пола росли грибы. На длинных белых ножках, со шляпками-колпачками, хилые и скучные. Будь я ботаник, хотя бы разбирайся в наших грибах, смог бы сказать, такие же они или иные. А так… Я сорвал один из грибов, он раскачивался в пальцах… А какие, кстати, грибы в Южной Америке?

Я даже улыбнулся. Меня забавляла косность собственного мышления. Никакой Южной Америкой здесь и не пахло, а ведь я продолжал цепляться за какое-нибудь объяснение, которое можно было бы втиснуть в пределы понятного.

На площади было пустынно. Ворона сидела на голове повешенной куклы, держа в клюве маленькое зеленое яблоко. Я вернулся к тете Агаш.