Летняя гроза

Этого Гроза уже не стерпела. Она была сыта по горло словами отвратительной и жестокой женщины. Гроза больше не могла молчать. Глаза ее блеснули, как две золотистые молнии, когда она поднялась и повернулась лицом к четырем женщинам. Поняв, что их подруга пришла в ярость, а они никогда не видели Грозу в таком состоянии, Поющая Вода и Белоснежный Цветок встали рядом, готовые, если понадобится, защитить молодую женщину.

Искаженное яростью лицо Грозы повернулось к женщине по имени Милдред.

— Ты! — прошипела она. — Ты, самодовольная сука! Да как ты смеешь носить одежду христианки, когда у тебя в сердце яду больше, чем у самой ядовитой змеи!

При этих словах, произнесенных на прекрасном английском, четыре пары глаз расширились от изумления, открылись четыре рта.

— Да она же белая! — воскликнула потрясенная учительница.

— Я принадлежу к шайеннам, — высокомерно поправила ее Гроза, вставая во весь рост и гордо держа голову.

— Но ваши глаза!

Справившаяся с удивлением жена солдата покачала головой.

— Нет, Вера, — тихо сказала она, — это совсем не значит, что она белая. Многие солдаты спят с индейскими женщинами.

— Но она великолепно говорит по-английски! Как же она может не быть белой? — не согласилась Вера, вглядываясь в черты лица Грозы.

— Ваша подруга ошибается, — хмыкнула Гроза. — Мой отец вождь шайеннов, а не солдат кавалерии.

У молоденькой миссионерки перехватило дыхание.

— Значит, это ваша мать белая. Какой ужас! Какая это беда для нее!

— Приберегите свою жалость для того, кто в ней нуждается. Моя мать с гордостью подтвердит, что она тоже из племени шайеннов. Вот она идет. Спросите ее, если вы не верите моим словам.

Четыре головы повернулись в сторону приближавшейся женщины. Белые женщины хором ахнули, увидев волосы цвета спелой пшеницы и такие же золотистые глаза.

Таня остановилась рядом с Грозой.

— Что тут происходит, дочь? — спросила она на языке шайеннов.

Гроза быстро пересказала унизительные замечания белых женщин и объяснила вспышку своего гнева.

— Я не могла сдержаться, мама. Я больше не могла перенести ни одного слова, исходившего из вонючего рта этой собаки!

Таня кивнула, от рассказа Грозы в ней самой закипел гнев.

— Ты правильно сделала, что защитила свою семью и друзей.

Повернувшись к белым женщинам, Таня спокойно, но внушительно произнесла:

— Моя дочь пересказала мне все, что вы говорили. Вы не могли ошибиться больше. Возможно, не вы можете научить нас чему-то, а мы вас. По крайней мере мы знаем, когда говорить, а когда держать язык за зубами. И может, вам будет полезно узнать, что, хоть наша жизнь и кажется вам не слишком приятной, так было не всегда. Когда-то мы были богатым народом, богатым землей и свободой. Когда-то вся эта земля, которую вы называете Америкой, принадлежала племенам, моему народу. Постепенно вы отнимали ее у нас, пока мы не остались с тем, что вы видите вокруг — самую жалкую землю, настолько бедную, что белые люди не захотели оставить ее себе.

Тем не менее мы не ищем вашей жалости, а тем более помощи, — продолжала Таня, и в словах ее прозвучала гордость. — Вы пришли, вы увидели, вы победили, — перефразировала она известное изречение, — и уничтожили большую часть того, что завоевали. Это вы заслуживаете жалости, потому что не знаете, как обращаться с тем, чем владеете. Настанет день, когда вы пожалеете о своей беспечности и недостатке уважения к земле. Я только надеюсь, что не доживу до этого дня, — не из-за вас, а чтобы не видеть, как окончательно умрет под вашими равнодушными руками земля.

— Возможно, вы и правы, — согласилась учительница, — но почему вы говорите так, словно принадлежите к этим людям? Совершенно очевидно, что вы такая же белая, как мы.

Таня покачала головой.

— Нет. Я шайеннка. Мои дети и внуки будут шайеннами. Мое сердце и душа принадлежат шайеннам. Это так, и будет так всегда.

— Чушь! — выкрикнула миссионерка Милдред. — Ты просто грязная скво дикаря — одержимая дьяволом, низкая шлюха!

Таня круто повернулась к изрыгавшей ругательства женщине, ее глаза полыхнули золотистым огнем. Гроза уже стояла перед миссионеркой, вытащив нож и угрожающе наставив его на обидчицу.

— Еще одно слово слетит с твоего грязного языка, и я отрежу его, — прорычала она, глаза ее сузились до щелочек. — Мне уже приходилось это делать, и я не колеблясь проделаю это снова — с гораздо большим удовольствием.

— А я затолкаю его в твою ненавистную глотку, пока ты не задохнешься, — мстительно добавила Таня, — вместе с твоим ханжеским христианством, которое ты оскверняешь каждым своим словом и действием.

Бледные и дрожащие, белые женщины медленно попятились. Милдред не отводила перепуганных глаз от ножа Грозы. Потом они повернулись и поспешили прочь.

— Правильно, Милдред! — насмешливо крикнула им вслед Гроза. — Беги и спрячься под тем камнем, откуда ты выползла, и никогда больше здесь не показывайся.

— Дикари! — услышали они голос одной из женщин.

Таня и Гроза переглянулись и рассмеялись.

— Да, дикари! — согласилась Таня, усмехнувшись. — Женщины из семьи Сэвиджей не дадут себя в обиду!