Летняя королева

Слуги зашептались громче. Открылась дверь, и вошла на цыпочках Амария, неся поднос с медом, вином и хлебом. Алиенора не была голодна. Она лишь чувствовала себя скверно. Время, проведенное на корабле, было наполнено неизвестностью и выжиданием, когда ей приходилось заботиться только об элементарных потребностях организма. Теперь же предстояло снова взять бразды правления в свои руки, а для этого требовались силы.

Она заставила себя позавтракать, после чего надела свободное шелковое платье, которое ей принесли. Палермо находился во владениях Рожера Сицилийского, одного из самых влиятельных монархов христианского мира. Сам Рожер путешествовал где-то по своему королевству, но его сын Вильгельм встретил Алиенору: красивый, темноглазый юноша восемнадцати лет показал ей дворцы и сады с любезностью и гордостью.

Сады буквально утопали в розах, источавших сладкий аромат, – они цвели повсюду, темно-алые с золотыми тычинками. По тропинкам расхаживали павлины, их хвосты напоминали радужные метелки, а грудки переливались всеми оттенками моря. Среди цветов порхали темные и мягкие, как пурпурные тени, бабочки.

– Я велю нашим садовникам выкопать для вас несколько кустов роз, чтобы вы забрали их с собой во Францию, – галантно предложил Вильгельм. – Вы уже видели этот сорт с кремовыми полосками?

Алиенора с трудом улыбнулась ему. Она, конечно, способна оценить прекрасное, но сейчас не испытывала никаких чувств. За последнее время королева успела повидать так много, что теперь ей все казалось одинаковым…

– Как любезно с вашей стороны, – произнесла она. – Они будут прекрасно смотреться в садах Пуатье.

У входа в сад их ждал слуга; при виде ее и молодого принца он тотчас опустился на колено.

– Сир, от вашего отца пришло известие, тяжелое известие. – Слуга бросил взгляд на Алиенору, передавая свиток господину.

Вильгельм сломал печать, прочитал письмо и повернулся к Алиеноре:

– Мадам, наверное, вам лучше присесть. – Он указал на резную скамейку возле стены.

Она посмотрела на него немигающим взглядом. Неужели Людовик мертв? Королева послушно опустилась на скамью, над которой свешивались розы, тяжелые, красные, наполняя своим ароматом каждый ее вдох.

Вильгельм изменился в лице, хмурое выражение омрачило его гладкий лоб.

– Мадам, – ласково произнес он, – с прискорбием должен сообщить, что в битве с сарацинами погиб Раймунд, принц Антиохии.

Алиенора продолжала неподвижно смотреть на него. Запах роз усилился, а воздух стал таким густым, что едва можно было дышать, но то, что она вдыхала, было насквозь пропитано сиропно-сладким, до приторности, ароматом цветов.

– Мадам!

Она почувствовала на своем плече его руку, но то была лишь слабая ниточка, неспособная вытянуть из пропасти.

– Как он погиб? – спросила она сдавленным голосом.

– С честью, мадам. Его люди разбили лагерь на открытом месте. Их окружили сарацины, завязался бой. Ваш дядя мог бы ускакать, спасти свою жизнь, но он предпочел остаться со своими воинами.

Алиенора сглотнула. К горлу подступила желчь. Ее дядя прекрасно разбирался в военном искусстве; видимо, там произошло что-то другое: либо его предали союзники – вполне обычное дело, – либо он просто не захотел больше жить, обложенный со всех сторон, как раненый лев. Лучше быстрая смерть, чем сеть, которую затягивают все туже. Эта мысль причинила ей такую боль, что она согнулась пополам, обхватив себя руками.

Юноша всполошился и позвал ее дам, но, когда они появились, Алиенора отослала их прочь.

– Никогда его не прощу, – с жаром сказала она Амарии, – никогда, сколько буду жить!

– Кого не простите, мадам?

– Людовика, – ответила Алиенора. – Если бы он согласился выступить в поход на Алеппо и помог моему дяде, как положено, этого никогда бы не произошло. Я считаю Людовика, как и его советников, виновными в убийстве дяди. Убийстве – другим словом этого не назвать.

Алиенора пробыла в Палермо три недели, прежде чем отправиться в Потенцу, где ее ждал Людовик. Она бы предпочла не видеть его и не разговаривать с ним больше никогда, но, раз им предстояло составить совместное обращение о расторжении брака, ничего другого не оставалось, как отправиться к мужу. Это причиняло ей физическую боль, и когда Людовик обнял ее, заявив, что для него большое облегчение видеть ее снова, она едва сдержалась, чтобы не оттолкнуть его на виду у всех.

– Для меня единственное облегчение – это то, что мы можем теперь вместе отправиться в Рим и расторгнуть наш брак, – процедила она сквозь зубы. – И больше ты не будешь меня ни к чему принуждать.

Людовик даже обиделся:

– Я едва мог уснуть от беспокойства за тебя.

Алиенора недоверчиво вскинула брови. Королева не сомневалась в его словах, ей только не верилось, что именно она послужила причиной его бессонницы. Скорее всего, он волновался за себя… Стоя по другую сторону Людовика, Тьерри де Галеран изо всех сил старался не скорчить презрительную гримасу, но ему это плохо удалось.