Летняя королева

– Итак, – начал он, – я говорил с вами ранее о вере, и мы вернемся к этому вопросу через минуту, но я вдруг вспомнил об одном письме с советами относительно земных удовольствий. Я адресую его некой весьма благочестивой деве. – Он бросил взгляд на Алиенору и ее дам. – Правду говорят, что шелк и пурпур, румяна и краска обладают своей красотой. Все, чем вы украшаете тело, обладает свойственным ему очарованием, но стоит скинуть одежду, удалить краску, и с ней исчезает и красота. Она не остается с греховной плотью. Я советую вам не подражать тем людям с дурными наклонностями, которые стремятся к внешней красоте, не имея ее в своей душе. Они украшают себя по моде, чтобы казаться красивыми в глазах глупцов. Недостойно создавать привлекательность из шкур животных и переработанных червей. Разве могут драгоценности королевы сравниться с румянцем скромности на щеках истинной девы? – Он так и впился взглядом в Алиенору. – Я вижу светских женщин, обремененных, а вовсе не украшенных золотом и серебром. Они ходят в платьях с длинным шлейфом, волочащимся по пыли. Но будьте уверены, этим жеманным дщерям Белиала будет нечем прикрыть свои души, когда наступит их смертный час, если только они не раскаются в том, что творят!

Гнев и унижение опалили сердце Алиеноры. Как смеет этот ходячий труп ее оскорблять?! Его намеки и презрение даже не были хотя бы слегка завуалированы. Он устроил ей судилище и вынес приговор, толком не зная ее. В свое время отец вынужденно отступил под натиском Бернара. Ей хотелось гордо постоять за Аквитанию и показать ему свою отвагу, но она поняла, что это бессмысленно, – в любом споре последнее слово будет за ним. Собрав своих дам, Алиенора удалилась из сада.

– Ужасный старикашка! – Петрониллу передернуло. – А кто такая «дщерь Белиала»?

Алиенора скривила губы:

– Нечестивая женщина, как утверждает Библия. Хотя достопочтенный аббат всех женщин считает таковыми, если только они не ходят в грубых обносках и не просят на коленях о прощении за грех родиться женщиной. Он берется судить всех, а ведь он не Господь Бог и даже не Его наместник.

Дух бунтарства в ней только окреп. Она будет одеваться, как сочтет нужным, потому что наряды и внешность – часть женского оружия в этом мире, хочет того Бернар Клервоский или нет. Душе не лучше и не хуже от того, что надето на ее плотскую оболочку.

Когда они вернулись в башню, то встретили Аделаиду, которая явно знала о пребывании Бернара в саду, поскольку как раз в эту минуту посылала камердинера за угощением для гостей. Глаза ее расширились от ужаса, когда она рассмотрела, в каком виде вернулись молодые дамы.

– Босые ноги?! – охнула вдовствующая королева. – Что это такое?! Вы же не крестьянки! Какой позор!

– О нет, госпожа матушка, – с невинным видом отвечала Алиенора. – Достопочтенный аббат совершенно ясно выразился, что нам всем следует одеваться как крестьянкам и практиковать смирение.

– Так это аббат Бернар заставил вас так сделать? – Брови Аделаиды поползли вверх и исчезли под головным убором.

– Он дал нам понять, чего от нас ожидают, – пояснила Алиенора и, присев в глубоком реверансе, начала подниматься по ступеням к себе в спальню, демонстрируя под поднятыми юбками голые ступни и лодыжки.

Аделаида за ее спиной закудахтала, как старая курица. Петронилла издавала какие-то странные звуки горлом, пытаясь подавить смех, и это оказалось таким заразительным, что остальные дамы присоединились, хотя Констанция прыскала тише всех. К тому времени, когда они дошли до места, все уже были в изнеможении и держались друг за друга. Но среди всеобщего веселья, уморительно хохоча, Алиенора чувствовала, что готова разрыдаться.

С лестницы донеслись смешки, и горло Аделаиды сжалось от злобы и досады на поведение молодых дам, даже ее родной дочери. Какая дерзость расхаживать босыми! Женщина возмутилась от такого неприличия, а в душу закрался страх. Будь она по-прежнему королевой Франции, то не потерпела бы подобного поведения. А так тон теперь задает эта выскочка, глупая девчонка из Аквитании. Она ни на секунду не поверила, что досточтимый аббат Клервоский приказал Алиеноре с ее дамами разуться, – правду ей еще предстоит узнать у Констанции или Гизелы. Что-то придется предпринять. Аделаида потерла виски, чувствуя себя старой, измотанной и одинокой.

– Мадам…

Она распрямила плечи и повернулась к Матье де Монморанси, одному из дворцовых управляющих.

– Мадам, я поговорил с камердинером, и он послал аббату Бернару и его ученикам хлеба и вина. – Он многозначительно посмотрел на свою повелительницу. – Я велел ему подать все это в простых сосудах, а стол скатертью не накрывать.

Аделаида коротко кивнула. Бернар по достоинству оценит угощение и в то же время одобрит скромную сервировку. Матье все правильно рассчитал, впрочем, как обычно.

– Благодарю вас, – со вздохом произнесла она. – В последние дни я чувствую невыносимую усталость и признательна вам за предусмотрительность.

– Если вам что-то понадобится, только скажите, мадам. – Де Монморанси поклонился.