А теперь явился седой старый человек, как странник, подпоясанный веревкой. Даже тетка Марья не признала в нем бывшего лавочника. Тот-то был бойкий, востроглазый, чернобородый. А этот белый весь и еле ходил.
Поселился Тюляндин на берегу Чисти, в заброшенной бакенской избушке. Рыбу ловил, коз держал. Сена накосил.
Андрей Макарович уговаривал его переехать в деревенский дом. Не ровен час, захворает да помрет.
Но тот встретил Дюпина недружелюбно:
— Отвяжитесь от меня. Хочу на родной стороне помереть. — И в избушку ушел, не захотел дальше разговаривать.
Степан как-то в лесу увидел Тюляндина, страшно стало. Весь он зарос, глаза дикие, одежда драная. Встретит такого ребенок, заикаться начнет. Будто дедушко лесовой.
Написал Андрей Макарович сыну Тюляндина. Тот приехал и увез отца к себе на Алтай. Тюляндин долго артачился, сына ругал, зачем приехал. Хотел остаться старик на родине.
А ведь давно, когда в Лубяне коммуна была, Тюляндин крепко ей насолил: свою маслобойку и мельницу спалил, которые коммуна взяла. Когда увозили его, грозился вернуться и всю Лубяну спалить.
Злодей-злодей, а тоже у него появилась тяга к родным местам. Только он-то этим местам уж не нужен был.
И, выходит, все-таки есть эта любовь к родным местам?
«Я-то толкую о профиле, а когда сам уезжал из дому к Сергею, Лубяна сколь раз снилась», — упрекнул себя Степан за то, что сразу не посочувствовал Пете.
Отвлеклись от этого разговора, когда завидели Афоню Манухина. Он мчался к пустоши на своем «иже», но, увидев гостей, круто повернул в сторону. Вся компания вскочила, заорала. Афоня поднял руку: вижу, мол, но поворачивать не стал, знать, боялся, что опять возьмут его в полон.
Степан сидел и мучился: не по сердцу была ему эта выпивка. Вечером бы в самый раз ей заниматься. А тут средь бела дня. И почему он не воспрепятствовал, когда Вите Фетинину подавали стакан? И машина, и трактор с «кир-полтора» теперь стоят.
Он встал, подошел к Вите: может, поспишь где-нибудь в тенечке. Но Витя спать не хотел. Его забрал за живое разговор. И не только разговор: Вова разливал очередную бутылку.
На лужке появились приехавшие из города девчата. Они разметывали копны, чтоб подсушить намокшее сено. Некоторые скинули платья, работали в одних купальниках. Целый пляж образовался. Не у всех получалась работа как следует, но были такие, которые легко и быстро пошли орудовать граблями. Видно, были привычны к деревенскому делу с детства.
— Ох, девочки, кысоньки! — застонал шофер Вова и пошел напрямую к работающим.
Старшой в белой фуражке осерчал на Вову за это, сказал ему что-то. Вова, видимо, задрался, обошел старшого и потянулся к работающим.
— Парни, уведите его, — попросил Степан.
— Ничего, пусть, — сказал Егор. — Повозиться с девками на сене хорошо.
Пошел было за Вовой Аркаша, но не успел. К ним решительно направился старшой горожан. Лицо сердитое. Глаза навыкате.
— Не совестно? — остановившись шагов за десять, крикнул он. — Второй день пьете, а техника стоит. И нам мешаете работать, и…
Но Егор договорить старшому не дал.
— Ты, мужик, иди там к своим дамочкам! — крикнул он. — Мы сами знаем, когда что делать. И ты знай свое место.
— Я свое знаю, — откликнулся старшой, — а ваше место в вытрезвителе! — все больше ярясь, крикнул он. — В газету напишу, как тут у вас.
Аркадий присмирел. Видно, угроза эта его напугала. И вправду написать может.
— А что? Ну вот я, к примеру, из города приехал. У меня отгулы. У других тоже. Что мы, отдохнуть не можем? — стал оправдываться он.
Петя нашелся. Налил в стакан водки, подошел к строгому старшому.
— Слушай, товарищ. Ты сам, наверное, деревенский был?
— Ну и что?
— Ну, а мы вот собрались, бывшие деревенские. Детство вспомнили. — И Петя протянул стакан. — Выпей. За мою деревню Сибирь, которая тут была, а теперь ее нет.
— Я не пью, — отчужденно сказал старшой, но уже мягче.
— Ныне только телеграфный столб не пьет, — съязвил Макин. — И то потому, что чашки книзу. Проваливай, раз ни пить, ни говорить по-хорошему не можешь.
Испортил все Макин. А ведь у старшого рука уже было потянулась к стакану, а тут опустилась.
— Хорошо, я пошел, но вам это так не пройдет.
— Нет, мужики, нельзя эдак, — засовестился Степан. — Нельзя. Зачем обижать? Не надо. Люди помогать приехали, а мы…
Неладно все вышло.
Вова явился с расцарапанной щекой, кто-то из девчат применил самооборону.
— Ну, погоди, — пригрозил он кому-то. — Выпить есть еще? — спросил он потом и сердито подопнул пустые бутылки. Объяснять свою неудачу не стал, сказал только: — Разве это кысы? Вежливого отношения не понимают.
— Нету водки, — сказал Аркадий.
— Тогда поехали! — крикнул Вова Вите Фетинину и, взяв у Пети деньги, сел в кабину.
Покатили шоферы в Лубяну. Вернулись, и опять пошел гулять стакан. И опять возвращался домой Степан, не разбирая дороги.
Нет, никак невозможно было вырваться из этой гостевой угарной карусели. Недаром любит повторять Макин: как ни бьешься, к вечеру напьешься.