Летние гости

— Что уж это ты, Павел Михайлович, — начал он, — все хулишь да хулишь? Большевики ведь не дураки, далеко не дураки. У их и губа не дура. Вот в Тепляшинской волости, бают, пир горой подняли и цельные воза добра увезли, даже ризу у отца Виссариона прихватили. Да церковного добра воз.

— Никакого добра они не взяли, — обрезал Капустин.

Но Федор Хрисанфович будто не слышал.

— Есть у них своя выгода, есть. А еще в селе Черная Гора такое устроили… — и, мотнув головой, хохотнул. — Ой, смех и грех!

Петр сердито отодвинул табуретку.

— Не могло этого быть. Выдумка!

— Нагольная-то правда горчит! — выкрикнул старик Капустин.

Федор Хрисанфович боровком перекатился с дальней лавки поближе к столу, опять ухватился за любимую бородавку. Губа дернулась, как у зайца. Видно, ухмыльнулся. Сказал все тем же слабым голоском, будто что хорошее советовал Капустину:

— А ты узнай, Петенька, узнай. Давеча заходил ко мне мужик оттоля, из Черной-то Горы. Главный-от, Курилов али как, будто и красавиц затребовал, и бражки.

Капустин покраснел. Подошел к самому окну, провел пальцем по стеклу. Стекло издало противный визг.

Федор Хрисанфович почти с лаской смотрел на Петра.

«Ух, змея, — подумал Филипп. — Этот пострашнее старика. Этот бьет прямо под сердце, да еще нож в ране повернуть может».

Потом злость его перешла на Курилова. «Обманул, значит, не уехал в Вятку, — и он заерзал на лавке. — Хватит разносолы разъедать. Уши тут развесили. Вздремнуть да чуть свет в Вятку».

Наконец Петр повернулся к отцу и Федору Хрисанфовичу, проговорил глуховатым голосом:

— Советская власть в губернии всего четвертый месяц. Управлять нас никто не учил. Жизнь вот учит. Но скоро научимся.

Филипп отвернулся, тоскливо взглянул на гроздь дряблой рябины, положенную между рамами. Не так, пожалуй, сказал Капустин. Зачем сознался-то, что неправильно иной раз делаем? Разве можно говорить об этом?

Федор Хрисанфович совсем разомлел, губа дернулась по-заячьи, тихо проговорил:

— Кабы знать, Павел Михайлович, что выдержит ихняя-то власть, я бы тоже ведь в партию Петину записался. Нарочно бы поступил. Поездил бы, потряс толстопузых. А почет-то потом какой бы стал за это. Как знать вот…

— Не береди уж ты болячки у него, — с издевкой заступился старший Капустин за сына.

Филипп не видел еще таким Петра. Тот резко повернулся, подошел почти вплотную к Федору Хрисанфовичу и с ненавистью сказал:

— Если б тебя, Федор Хрисанфович, или вроде тебя мироедов принимать стали в нашу партию, я бы немедленно из нее вышел. Не для таких наша партия. Понятно? — И кинул Филиппу: — Поговорили вроде. Едем!

Мать хватала Петра за рукав, всхлипывала.

— Куда в ночь такую? Старик, старик, да ты что, с ума спятил, родного сына из дому выгнал?!

Старик молчал, сутулясь за столом. Петр через силу улыбнулся.

— Потом, потом как-нибудь заеду, мама. Не плачь, — и погладил ее согнутую работой спину.

* * *

Филипп с удовольствием тронул жеребца. Сразу надо было ехать, не слушать стариков.

Капустин угрюмо молчал. Он был сердит на себя за то, что ввязался в спор, за то, что не успел сказать матери то, ради чего ехал. И разбирала его ярость на Курилова: «Так подвел, подлец! Так подвел».

Филипп гнал Солодона. Жеребец бежал зло. Филипп радовался спорому бегу саней: ему вдруг показалось, что он еще поспеет на уголок к Антониде.

Вот замерцали редкие огни Вятки, в пригородных деревнях уже перекликались петухи. Утро было где-то близко, и Филипп все-таки пошел в условленное место. Конечно, Антониды там не оказалось. Он подошел к ее дому и долго глядел в слепые окна. Почему-то приятно было так стоять, охранять от чего-то неведомого ее сон.

Потом пришла в голову шальная затея дождать Антониду, и Филипп до серого рассвета пробродил по горбатой улице, дивясь тому, что никогда не замечал раньше диковинной морозной росписи на тополях. Каждая веточка, даже самая махонькая, не забыта, украшена.

Филипп, кажется, ознобил щеку, но дождался: Антонида, еще теплая со сна, выскочила в распахнутой шубейке, с коромыслом под мышкой, ведрами на руке и, разбежавшись, катнулась по заледеневшей тропе к колодцу. Здесь и попала в Филипповы добрые большие лапы.

— Ой, лихо мне! Филипп! А я почему-то так и думала, что увижу тебя, — замерла она. Потом схватила его за руку и увлекла в сараюшку. — Тятя сейчас пойдет. Ох, он озлился, что с тобой я ходила…

Утренний неурочный поцелуй опьянил Филиппа, добавил бесшабашной удали. Он не пошел домой, а сразу отправился в горсовет. Спать он не хотел и не мог.

ГЛАВА 7

В общей комиссарской приемной горсовета висело строгое напоминание:

«Все члены РСДРП (большевиков) должны пройти военное обучение (строевые занятия, стрелковое оружие). На третий случай неявки не подчинившийся партийной дисциплине подвергается суду партии».