Летние истории

3. Чья это грудь?

Через час Макико то ли устала, то ли исчерпала запас информации. Любовно сложив буклеты аккуратной стопкой и сунув обратно в сумку, сестра шумно выдохнула.

Было уже четыре, но окно все еще плавилось от солнца. Мир за ним светился, раскаленный добела. Лобовое стекло красной машины на парковке истекало блеском, точно родник. Световые брызги отскакивали от всех поверхностей. Так вот почему говорят «поток света», думала я, уставившись в пространство. В конце улицы показался крошечный понурый силуэт Мидорико. Подойдя чуть ближе, она взглянула на наше окно — мне показалось, что на меня, и я помахала ей рукой. На секунду она застыла, подняла руку в ответ, но махать не стала, а потом снова, опустив голову, побрела к дому.

Макико приехала в Токио только ради консультации, назначенной на первую половину следующего дня. Это означало, что мы с Мидорико до вечера останемся вдвоем. В принципе, у меня в ящике лежал купон на неограниченное посещение всех аттракционов в парке развлечений. Его оставила мне добродушная женщина из тех, что ходят по квартирам и предлагают подписаться на какую-нибудь газету. Только вот захочется ли подростку отправиться с теткой в парк аттракционов? Из беседы с Макико я поняла, что Мидорико, как и я, любит книги. Но как ее убедить пойти со мной, если девочка не желает разговаривать? Я вспомнила встречу с той женщиной из газеты. Она тогда улыбнулась и сказала: «Мы не распространяем газету — мы несем слово!» — и добавила, что газета предпочитает нанимать на такую работу женщин и что я получала бы у них небось побольше, чем сейчас.

Ну ладно, о том, что делать завтра, и думать будем завтра. А сейчас нужно решить, как провести остаток сегодняшнего дня. Поужинать мы собирались в китайском ресторанчике неподалеку, но до ужина было еще часа три. Не так уж и мало. Макико, положив под голову кресло-мешок и закинув ногу на свою дорожную сумку, смотрела телевизор, а вернувшаяся Мидорико сидела в углу и что-то строчила в блокноте. По словам Макико, в последнее время девочка ни на минуту не расстается со своими блокнотами. Один у нее маленький, чтобы общаться с матерью, а второй — потолще, судя по всему, дневник.

Не зная, куда себя девать, я вытерла столик, потом заглянула в морозильник, не готовы ли кубики льда, хотя воду в формочки я залила совсем недавно, когда заваривала вторую порцию чая. Потом сняла нитку с ковра. Макико совсем расслабилась и хохотала у телевизора. Мидорико тоже не выглядела особенно напряженной, к тому же она была занята — ручка так и летала по блокноту. Вот и хорошо. Пусть все идет как идет. Это нормально и естественно — когда несколько человек находятся в одном помещении, но каждый спокойно занимается, чем хочет, не обращая внимания на остальных. Есть в этом что-то семейное, уютное. Так что я тоже решила заняться своим делом — села в кресло и открыла книжку, которую недавно начала читать. Однако присутствие других людей мешало сосредоточиться: слова не желали складываться в предложения, мне то и дело приходилось возвращаться к прочитанному, и я никак не могла ухватить мысль. Наконец я сдалась и поставила книгу на полку.

— Слушай, Маки, — окликнула я. — Может, сходим в баню, как раньше?

— А тут есть рядом?

— Есть-есть. Освежимся немного, а потом пойдем ужинать.

Тут Мидорико, до сих пор не отрывавшаяся от толстого блокнота, вдруг вскинула голову и посмотрела на нас. Потом вытащила блокнот поменьше и, ни секунды не колеблясь, написала: «Я не пойду». Макико краем глаза наблюдала за ней, но отвечать не стала, а вместо этого повернулась ко мне со словами:

— Хорошая мысль! Пойдем!

Положив в пластиковый тазик банные принадлежности и два полотенца сверху, я запихнула все это в большую виниловую сумку.

— Мидорико, ты нас тут подождешь? Точно не хочешь с нами? — спросила я для проформы, понимая, что она, конечно, с нами не пойдет.

Сжав губы в ниточку, Мидорико кивнула со всей суровостью.

Вечер, храня остатки дневного зноя, погрузил предметы в сумрак и покой. Мир был напоен щемящей нежностью и грустью о том, что ушло навсегда. Пока мы шагали сквозь эту дымку, он словно вопрошал меня каждый миг: готова ли ты и дальше идти вперед или, может быть, повернешь назад? Хотя какое дело миру до меня? Это всего лишь моя зацикленность на себе. Самовлюбленность. Привычка превращать все, что я вижу и даже что не вижу, в сентиментальные истории. Интересно, это помешает сбыться моей мечте — стать писателем — или, наоборот, поможет? Кто бы знал. Но ведь, наверное, однажды мне придется найти ответ на этот вопрос. Когда? Этого я тоже не знаю.