Летние истории

Как только включался зеленый свет, толпы по обе стороны перекрестка приходили в движение: два потока людей вырывались на «зебру», смешивались на ее середине и вновь разделялись, чтобы поменяться местами. То тут, то там взгляд натыкался на молодых белокожих девушек в светлых разлетающихся юбках и босоножках на огромной платформе — видимо, это был писк моды. У всех были ярко-розовые щеки, все носили линзы, в которых глаза кажутся больше.

— Слушай, Риэ, а тебе на какую станцию? — спросила я, вытирая лоб платком.

— На Мидзонокути.

— Понятно. Ты там всегда жила?

— Нет, года два. Переехали из-за работы мужа.

У Риэ вроде бы тоже есть ребенок, вспомнила я, еще маленький. Но три года назад она снова вышла на работу в книжный, правда, в другой. Кем работает ее муж, я не знала. Риэ была миниатюрная, на голову ниже меня. Тонкие брови домиком; клыки, чуть видневшиеся из-под верхней губы, как будто она все время слегка улыбается. Я впервые оказалась с ней наедине, пусть всего на несколько минут по дороге до станции. Мы хоть и виделись на наших посиделках, но друг с другом практически не разговаривали. Чтобы не молчать, я решила продолжить разговор о почках и мужьях, который так всех увлек под конец обеда.

— Ты, кажется, тоже готова отдать почку?

— Нет, — быстро взглянув на меня, сказала Риэ. — Я бы не отдала.

— Правда? — Я тоже посмотрела на нее.

— Правда.

— Даже если без почки он умрет?

— Ага, — ни на секунду не замешкавшись, ответила Риэ. — Отдать мужу свою почку? Да ни за что. Лучше уж на помойку выбросить.

Я понятия не имела, что на это можно ответить, поэтому на всякий случай изобразила понимание:

— Ну да, это же, в сущности, чужой человек…

— Чужой? Нет, не в этом дело, — покачала головой Риэ.

Мы наконец миновали перекресток, спустились в подземный переход и зашагали в сторону турникетов. Я чувствовала, как по спине и бокам струйками стекает пот.

— Тебе на Мидзонокути, а мне на Дзимботё… значит, нам в разные стороны, — заключила я. — Ладно, пока! Буду ждать очередного приглашения от Аи. Следующая встреча, кажется, зимой?

— Да. Но я, наверное, больше не приду.

— Не придешь?..

— Ага, — улыбнулась Риэ. — Потому что они полные дуры.

Я молчала.

— Да, они все — дуры, — со смехом добавила Риэ, — причем неисправимые.

После этого она помахала мне рукой, приложила карточку к турникету и растворилась в глубине станции.

Отворив дверь кафе на одной из укромных улочек Дзимботё, я сразу заметила у окна силуэт Рёко Сэнгавы. Она тоже обернулась ко мне и подняла ладонь в знак приветствия.

— Ну и жара, — жизнерадостно произнесла Сэнгава. — Вы сегодня прямо из дома?

— Нет, встречалась с приятельницами на Сибуе, — ответила я, присев напротив нее, и снова достала платок, чтобы промокнуть им виски и шею.

— Ого, не думала, что у вас есть приятельницы! — подколола меня Сэнгава и сама рассмеялась собственной шутке. — Как же давно мы с вами не виделись, Нацуко… В последний раз это, кажется, было еще до жары.

Рёко Сэнгава — редактор крупного издательства. Мы познакомились с ней два года назад и с тех пор иногда встречались вот так в кафе, чтобы поговорить о романе, который я сейчас пишу. Сэнгава на десять лет старше меня, ей сорок восемь. Сначала она занималась журналами, потом — детскими книгами, а четыре года назад ее перевели в отдел художественной литературы. Имена авторов, которых она курировала, были знакомы даже мне, хотя я плохо разбираюсь в современной литературе, а некоторые из книг, изданных под ее руководством, были удостоены крупных литературных премий. Стриглась Сэнгава коротко — так что волосы даже не прикрывали уши, а когда улыбалась, по всему лицу проступали мелкие морщинки, вызывавшие у меня необъяснимую симпатию. Сэнгава была не замужем и жила одна в своей квартире в районе Комадзава.

— Пишу, пишу, а конца все не видно… — завела я зачем-то разговор о романе, хотя меня о нем еще не спросили, и осушила стакан воды, поставленный на столик официанткой.

Сэнгава улыбнулась одними глазами и развернула ко мне меню, предлагая выбрать напиток. Я остановилась на чае со льдом, и моя собеседница заказала себе то же самое.

Мне было двадцать, когда я приехала в Токио, чтобы стать писателем. И только тринадцать лет спустя, когда мне было тридцать три, я наконец заняла призовое место на маленьком конкурсе, организованном таким же маленьким издательством. Это стало моим писательским дебютом. Впрочем, в итоге мое произведение даже не выпустили, что уж там говорить о популярности. Ко мне приставили редактора, и где-то два года я писала, отправляла ему, потом снова переписывала… Непростое было время.

Я старалась вкладывать душу в любую работу, будь то наброски для будущей книги или эссе для местного журнала, и мне даже казалось, что у меня получается неплохо. Но редактору откровенно не нравилось ни то, что я пишу, ни мой к этому подход.