Летние учения

Открыл дверь, за которой должна была быть его спальня.

Там и была спальня, только обстановка в ней оказалась другая. Другой ковер на полу, другие занавеси на окнах, и другая кровать – намного больше, чем он помнил. Он подошел, раздвинул балдахин… и замер, охваченный целой бурей эмоций.

На свежих простынях, укрытая до пояса атласным одеялом, лежала в дремоте молодая женщина с кожей цвета топленого молока, с длинными каштановыми косами. Ее глаза были прикрыты, а на пухлых губах застыла безмятежная улыбка. Она лежала на боку, придерживая рукой голенькую смугленькую девочку не старше двух месяцев от роду, которая жадно присосалась к ее небольшой округлой груди.

Робертино сел на край постели, протянул руку – погладить эти нежные плечи дремлющей женщины, коснуться пальцами головки младенца, покрытой легким темным пушком… и застыл.

Прошептал:

– Но разве это возможно?

– Возможно. Ты ведь желаешь этого, Роберто, – с другой стороны кроватного балдахина появилась его мать. – Я-то знаю... Прямо сейчас ты можешь сделать такой выбор – отказаться от обетов, вернуться домой и жениться на той, которую так любишь. Она согласится – ты нравишься ей, а любовь к ней придет сама… Ты сможешь сделаться доном Альбино, стать отцом и прожить счастливую жизнь рядом с теми, кто тебе дорог.

Робертино задумался, глядя на дремлющую Луису. Сердце бешено колотилось, а горло перехватило так, что он не мог вдохнуть. Он чувствовал – и правда, сейчас он может сделать окончательный выбор, без всяких последствий… или все-таки с последствиями?

– Мама… Я ведь посвященный – по вашему обету. Что будет, если я сейчас откажусь от посвящения? Мои дети… должны будут выполнить обещанное вместо меня? Как пришлось мне – вместо вас?

Она молчала, не глядя на него, и Робертино понял – он прав.

– Значит, все-таки должны будут, – с грустью сказал он. Закрыл лицо руками, чувствуя, как подступают к глазам слезы. – Какой тяжкий выбор. Отказаться от своих обетов, но обречь на них кого-то из своих детей. Или не отказываться – и прожить жизнь в служении, не зная любви и радости отцовства… Матушка. Вы сами… я знаю, какой выбор сделали вы – но я не хочу, чтобы кто-то платил за меня. Простите меня за такие слова. Но я не могу. Пусть Луиса найдет свое счастье с другим, и ее дети сами выберут свой путь.

– Прости меня, сынок, – донья Маргарита отвела его руки от лица и поцеловала в лоб. – Прости меня.

– Я не виню вас, мама. Иначе бы меня ведь не было вообще, – Робертино посмотрел в ее темные кольярские глаза. – Я люблю вас и с радостью исполню ваш обет… потому что теперь это и мой обет тоже.

Она кивнула, отступила за балдахин. Робертино снова посмотрел на спящую Луису, тяжело вздохнул, встал с постели и покинул спальню.

Когда он вошел в гостиную, первое, что увидел – собственное отражение в каминном зеркале. Оно отразило молодого паладина в отлично сидящем мундире, с аккуратной паладинской прической и очень грустным синим взглядом. Робертино посмотрел на кресла у камина – их по-прежнему было два, но азурийской шали на спинке одного из них уже не было, зато в этом кресле явно кто-то сидел. Робертино подошел, и совсем не удивился, увидев в нем своего наставника, старшего паладина Андреа Кавалли.

– Было нелегко, а? – спросил Кавалли.

Робертино кивнул, сел в соседнее кресло, уставился на огонь.

– Я так хотел отказаться, – признался он. – Почти было решился.

Кавалли молчал, задумчиво глядя на него.

– Сеньор Андреа… Я ведь правда мог отказаться, да? И это было бы действительно?

– Мог. И было бы действительно. Потому-то мы и проводим это испытание – чтобы все вы могли сделать окончательный выбор.

– А вы сами? Вам… трудно было решиться?

Кавалли пожал плечами:

– Я, как и ты, девственник, Робертино. Знал с детства: Корпус – моя судьба, другой для бастардов плайясольских донов не предусмотрено. Вот и постарался уберечься – ведь если чего-то не знаешь, то утрата этого не так и тяжела. И мне повезло не влюбиться в юности, так что решился я легко. Это потом меня любовь настигла, тогда-то я и пожалел впервые, что стал паладином. Но это хоть случилось, когда мне было уже сорок лет, легче было пережить. Эх… – он махнул рукой. – Такова жизнь, Робертино. Ты молодец, и я рад твоему выбору. А теперь – давай засыпай. Так проще выходить из мистического сна.

Робертино и сам почувствовал, как сон его одолевает. Свернулся в кресле калачиком и крепко заснул.

Тонио