Летний домик, позже

Она бы тебе понравилась, эта маленькая женщина. Она была такая нетронутая, как раз то, что ты любишь, она была где-то далеко, но при этом ее можно было созерцать и выдумывать про нее разные истории. Она выглядела ранимой и красивой, у нее были крошечные ножки, и она казалась такой ненастоящей в этом фойе, на этих мраморных плитах, под этими люстрами. Кристиана сошла с танцплощадки и подошла к бару. Режиссер стал рядом с ней, на жену он не смотрел, он смотрел на Кристиану, она заказала большую порцию виски. Маленькая женщина продолжала танцевать босиком на холодном каменном полу. Маркус Вернер посмотрел на меня и сказал: «Поговорим?», я сказала: «Нет», он поднялся и пошел прочь. Я выпила сама. Было уже очень поздно. Я видела снег за огромными окнами, большие, плавно опускавшиеся хлопья. В какой-то момент между колоннами появился шатающийся Маркус Вернер, он был в стельку пьян, и у него в руках — бог знает, откуда он его взял — был мегафон, и он кричал сквозь мегафон все время одно и то же, но я не могла разобрать ни слова. Я облокотилась на перила и смотрела на него. Я подумала о том, что я его еще никогда не видела днем, и спросила себя, хотела бы я узнать о нем больше того, что я знаю — что зимой он носит эту шубу, а летом оранжевую куртку мусорщика. Три раза в неделю он проводил вечера с Кристианой и со мной, и если бы я с кем-то о нем говорила, я бы сказала «мой друг». Принимала я его всерьез? Принимал ли он меня всерьез, хотел ли он чего-то, когда предлагал поговорить. О чем говорить? Я вспомнила, как он однажды сказал: «Я бы мог снять один фильм. Фильм про нас», я сказала: «И что же это был бы за фильм», он ответил: «Это был бы фильм о том, что ничего нет, ничего больше нет ни между нами, ни вокруг нас, только одна ночь с тобой, со мной и с Кристианой», я чуть не умерла со смеху. Он был слишком молод, он был под кокаином и к тому же пьян, он ревел в мегафон так, что у него вздулись жилы на шее, толпа расступалась перед ним. Мне было жаль его, и при этом я чувствовала, что никогда не захочу его снова увидеть. Я подавила в себе желание подняться, подойти к нему, забрать у него мегафон и поцеловать его. На звезде, которая была в центре танцплощадки, сидела на корточках девушка и билась лбом о пол, лоб у нее был в крови, она плакала и несла какую-то чушь. Буфет был пуст. На большом красном диване одна актриса ебалась с работником сцены, работник сцены сильно вспотел, актриса отчаянно пыталась разорвать его футболку, на которой сзади был изображен Майк Тайсон, кусающий ухо Холифилда. Маленькая женщина ушла, режиссер ушел, Кристиана ушла. Свет не гасили, кто-то бросал в стенку стаканы, двое ненастоящих калек проехали на инвалидных колясках через танцплощадку и исчезли за колоннами. Актриса поправила юбку, влезла на маленькую сцену и сказала в ненастроенный микрофон: «Для бэби», она говорила: «Для бэби, для бэби», а потом упала. Я закрыла глаза. Я слышала Маркуса Вернера, по-прежнему не понимая, что он говорит. Я уснула. Проснулась я оттого, что Кристиана потянула меня за руку, она стояла передо мной, она выглядела точно так же, как несколько часов назад, в квартире, на улице, в такси, она выглядела по-зимнему, бесстрастной, холодной, сомкнутые губы, узкий рот. Она встряхнула меня и сказала: «Вставай. Нужно идти. Где Вернер, вообще, что ты тут делаешь», все это она говорила не впопыхах, не быстро, а, наоборот, очень медленно и сосредоточенно. Я поднялась на ноги, схватила ее, посмотрела ей в глаза. Глаза были синие, как лед. Я сказала: «Как дела», она глянула на меня и сказала: «Хреново. Хреновые дела. Но мы все равно поедем».

Ты завидуешь? Чуть-чуть завидуешь, да? Ты слегка заинтригован — куда? Куда они теперь пойдут? Ты бы пошел домой. Нет, ты не завидуешь, ты никогда не был завистлив. Мы стали искать Маркуса Вернера и нашли его в туалете, он стоял перед умывальником, пытаясь что-то смыть со своих резиновых перчаток, из кабинки раздавался плаксивый девичий голосок: «Ну что случилось, почему ты прекратил, я ничего не могу понять». На лице Кристианы появилось отвращение, она захлопнула дверь кабинки левой ногой, Маркус Вернер обернулся и очень тихо сказал: «Так нужно». «Она ждет», — сказала Кристиана. «Она ждет, мы должны скорее идти, тотчас же», и Маркус Вернер внезапно стал выглядеть беспомощным и так, как будто от него требуют слишком многого, он произнес с горечью: «Да кто там ждет?» Когда мы уже шли по коридору, Кристиана еще раз раздраженно обернулась к нему и закричала: «Женщина с острова Бали! Нас ждет женщина с острова Бали».