Летний домик, позже

Часы перед зданием театра остановились в одиннадцать часов. Снег покрыл толстым слоем улицу, машины, фонари, мир был тих и в то же время грохотал в моих ушах. Женщина с острова Бали была по-прежнему босая, без пальто, она стояла в своем красном платье возле такси и держала нам дверцу. Кристиана втолкнула Маркуса Вернера в машину, мегафон упал в снег, она втолкнула и меня, а потом села сама. Маркус Вернер шептал: «Твои глаза, маленькая сестра, разрывают мне сердце», я не знала, чьи глаза он имеет в виду. Я подумала, не это ли предложение он весь вечер выкрикивал в мегафон? Женщина с острова Бали села на переднее сидение рядом с водителем, обернулась к нам, на лице у нее была улыбка. Я улыбнулась ей в ответ. Таксист поехал, я наклонилась к Кристиане и тихо сказала: «Куда мы едем?», и Кристиана, глядя в окно, сказала: «К нему. Или к ней. Мы едем к ним домой, он уже там, она хотела, чтобы мы сейчас к ним поехали». Я сказала: «Почему она этого хотела?», и Кристиана пожала плечами, я сказала: «Почему ты этого хочешь?», и она сказала: «Не все ли равно».

На дверной раме, сверху, лежит ключ от твоей квартиры. Я знаю. Я могла бы встать на цыпочки, в темноте лестничной площадки дотянуться пальцами до ключа, вытянуть его оттуда, вставить в замок, тихонько открыть дверь. Я могла бы пройти по коридору в твою комнату, телевизор ты уже выключил и лег спать, я могла бы постоять возле твоей кровати, глядя, как ты спишь, лечь рядом с тобой, а ты бы ничего не заметил. Но ключ там лежит не для меня. Это я тоже знаю. Он лежит для кого-то, о ком мы никогда не говорили, он лежит наготове, и когда придет время, кто-то встанет на цыпочки, дотянется до него, откроет дверь, поставит свои чемоданы возле твоей кровати и разбудит тебя. Вот так вот, правда? Ты ждешь. Ты не знаешь ее, но ты знаешь, что она придет, и ты этого ждешь, ты сидишь, смотришь на морозные узоры на стекле и ждешь. И я тоже жду.

Во всяком случае у женщины с острова Бали ключа не было. У нее не было ключа от собственной квартиры, или она притворялась, что у нее его нет. Мы стояли перед дверью, она держала на кнопке звонка свой маленький коричневый пальчик, звонок разрывался, Маркус Вернер ходил кругами по лестничной площадке, вытирал нос и изможденно повторял: «Я больше не могу». Женщина с острова Бали обернулась к нему и улыбнулась, до сих пор она не промолвила ни одного слова, я увидела, что передние зубы у нее спилены, от них остались только маленькие кусочки. Маркус Вернер вымученно улыбнулся и сказал: «Может, нам лучше уйти», после чего дверь открылась, и мы увидели маленьких детей, стоявших в темном коридоре. Четверо или пятеро маленьких детей в спальных костюмах, босых, с растрепанными волосами. Они смотрели на нас, мы на них, они выглядели как гротескная смесь их родителей, они были толстые, рыхлые, как их отец, но глаза у них были такие же темные и узкие, как у их матери. Женщина с острова Бали вступила в эту массу, состоящую из спальных костюмов, игрушечных зверей и мягких детских ручек, дети облепили ее и заговорили с ней на их языке. Маркус Вернер посмотрел на Кристиану и сказал: «Ты знала об этом?» Первый раз за этот вечер Кристиана выглядела так, как будто для нее это уже тоже слишком, она сказала: «Нет. Этого я не знала».