Летний дождь

Он посмотрел ей вслед, усмехнулся невесело: а из нее получится, пожалуй, пе-да-гог… Каким жестким может быть голос у такой хорошенькой девочки, назубок знающей Шекспира. Жалко. Дружбы не получится, стало быть…

И он поехал в библиотеку один.

Ехал, смотрел в окно, думал: «Какие они несчастные, эти девчонки. Всё в их жизни от случая. Встречу… не встречу…» «Они любят, чтобы на них женились», — твердит его двоюродный дядюшка, женившийся в первый раз на женщине, старше себя на десять лет, во второй раз — на ровеснице, в третий — на девчонке, которая лет на двадцать моложе его. Вот так! «Хорошо, что у нас с Анкой — парень. А то, если бы дочка, вырасти ее да потом переживай: кто ей встретится, да какой, да встретится ли…»

От слова «вырасти» что-то растаяло в груди молодого физика. Как много интересного у него впереди! Будет расти, умнеть его сын; будут расти, умнеть, мужать его ученики. Хорошо! Но к этому «хорошо» примешивалось и чувство недовольства собой. «Надо следить. Надо быть более ответственным за каждый шаг, за каждый поступок. Ты — не мальчик, ты — учитель! Сознайся: она тебе нравится, эта юная филологиня Наталья Юрьевна. И ты это и не пытался маскировать. А она… она, может, уже жила надеждой… Сейчас плачет в подушку…»

Физик ошибался. Наталья Юрьевна не плакала. Она никогда не плакала из-за мужчин, потому что еще ни разу не влюбилась ни в кого так, чтобы не обошлось без слез. И в случае с молодым физиком ей хватило и расстояния, и времени от автобусной остановки до дому, чтобы успокоиться и даже посмеяться над собой.

Подходя к своему двору, она уже бесстрастно думала: «Все-таки лучше было бы, честнее, если бы они носили кольца». Под словом «они» она имела в виду всех молодых женатых мужчин. «…А то из-за этого очкарика-физика я опять ничего не узнала о бабочках… Ну, может, мама знает…»

И вдруг она увидела, что у машины «Жигули», давно превратившейся для нее в символ неподвижности, даже рутинности жизни, возится человек. Багажник открыт, дверцы распахнуты. «О-о! — сказала Наталья Юрьевна про себя. — Сдвинулось, стало быть? Ну-ну, поглядим!..»

Из-за лимонного корпуса выглянуло белозубое, перепачканное пылью и мазутом лицо владельца. Такой же мазутной рукой он помахал ей, как хорошо знакомой.

«Нет уж, — холодно отвернулась Наталья Юрьевна. — На сегодня с меня хватит…»

— Мама! — как только вошла в квартиру, радостно кинулась она с разговорами к матери. — Посмотри в окно! Она сдвинулась наконец, эта лимонная красавица! Эта притча во языцех! — и замолчала на полуслове, Мама полулежала на диване, опираясь о гору подушек, и синими губами часто-часто хватала воздух. Она виновато улыбнулась дочери: вот, мол, дышу…

— Мамочка! Я счас «скорую помощь»! — Наташа знала это мамино состояние.

— Не надо, Наташа. У меня, оказывается, кончились мои таблетки, хлеб мой… В аптеку бы…

— Я счас! Я мигом! А как же я тебя оставлю?

— Ничего, мне уже получше…

— Мамочка, ну почему ты не соглашаешься на операцию?

Мама грустно посмотрела на дочь. И когда та умчалась вниз по лестнице, слезы навернулись на глаза женщины. Операция… Не может она рисковать, пока не устроена дочь. Встретился бы хороший человек, тогда бы можно и попробовать на операцию…

Наташа мчалась по двору, никого и ничего не замечая.

— Что с вами? — остановил ее вмиг встревоженный хозяин «Жигулей». — На вас лица нет!

— Мама… С мамой плохо…

— В больницу? В «скорую помощь»? Садитесь! — ринулся он к кабине, вытирая тряпьем руки.

— Нет, в аптеку надо, в центральную…

— Я — мигом! — вырвал он из ее рук рецепт. — А вы к ней идите, к больной!

Он действительно обернулся мигом. Отдавая лекарство, сказал:

— Если что понадобится, я — рядом! Пятая квартира. Или прямо в окно с улицы стучите. Василий я…

— А я — Наташа. Спасибо вам, Василий. — «А кот Васька как пишется: с мягким знаком или с разделительным?» — вспомнилось, несмотря на тревогу, веселое.

Маме сразу стало лучше. Она порозовела, перестала хлебать воздух, дыхание ее выровнялось, и она задремала.

Наташа, жуя бутерброд и запивая его чаем, смотрела в окно: машины на привычном месте не было. И двор вдруг показался опустевшим, заброшенным, ненарядным. «Наверно, он купил гараж, этот славный человек Василий. Жалко…»

Кто-то будто робко поскребся в дверь. Наташа удивилась: есть ведь звонок.

На площадке стоял опять он, ее новый знакомый, и протягивал полную сетку продуктов. Ароматный, теплый еще хлеб, бутылки с молоком, банка меда, яблоки…

— Берите. Скатал в центральный гастроном. Вашей маме все это нужно… берите, что же вы…

— Ой, я счас… деньги…

— Да ерунда, потом…

— Нет уж! Иначе не возьму! — выворачивала она чуть не наизнанку свою сумку от волнения и суетливости.

— Я почему не позвонил-то, — шепотом объяснял Василий. — Думаю, больная в доме, покой нужен…

— Вы, Василий, очень-очень… — тоже шепотом отвечала Наташа. — Спасибо вам!

— Ну пока! — сказал парень, но не уходил.