Летний дождь

Первые мгновения ехали молча. Наташа сжалась в уголке машины. «Теперь, наверно, он повезет меня, куда захочет. Так мне и надо… Муравей муравью — друг, товарищ и брат… Муравей муравью — друг, товарищ и брат», — застучали по голове слова. Наташа всхлипнула.

— Куда? — не глядя на нее, спросил шофер.

Все еще не веря в спасение, Наташа назвала адрес.

Увидев свой двор, попросила:

— Остановите здесь, дойду…

— Подъезд! — заорал водитель. — Какой подъезд, спрашиваю?

— Второй, — навзрыд заплакала Наташа и зашарила в сумочке, ища кошелек.

А водитель, словно и забыв о ней и о том, что надо торопиться, разразился вдруг тирадой:

— Ссами виноваты! С пеленок начинаете шастать по ресторанам да дискотекам этим, кто их только придумал! По притонам этим! С пеленок спать начинаете с каждым встречным! Кошелек, что ли, потеряла? Вот он!

— Как? Как он к вам попал?

— Ты лучше спроси, как он к нему попал, к хахалю твоему? Сунул мне: «Бери вместе с кошельком, сдачи не надо!» А я сразу понял, чей это кошелек, — духами пахнет. Как же! Будут они за вас платить, такие вот… Так с вами и надо!

Кажется, от всего пережитого, услышанного провалиться бы сквозь землю. А надо — на пятый этаж. А надо перед мамой сыграть сцену.

Наташа постояла у двери квартиры, промокнула глаза, припудрилась. Осторожно вставила ключ в скважину.

В квартире было темно, тихо. У нее сжалось сердце: вдруг от волнения, от ожидания с мамой плохо. На цыпочках, ни жива ни мертва, вошла она в комнату. Мама спала. Спокойно, ритмично дышала, посапывая даже. Это было тоже не похоже на нее, ненормально. Мама должна сейчас метаться: никогда дочь не задерживалась без предупреждения ни на час. «Наверное, выпила снотворное», — подумала Наташа.

— Ты? — спросила мама. — Дочура? Ну как — весело было? Что не осталась?

— Где? — растерялась Наташа.

— Как где? Вечером забегал Костик. Сказал, что уговорил тебя пойти с ним на вечер. А потом, сказал, уйдете к ним, у них переночуешь, потому что, сказал, это рядом с их домом. Я и не ждала тебя, уснула. Хорошо было?

— Да, — выдавила Наташа.

— Ну, слава богу, — вздохнула мама. — Может, хоть компания у тебя появится. А то — все одна и одна. Есть будешь?

— Нет. Спи, мама. Я в ванную и тоже спать…

В ванной, открыв кран, она дала волю слезам. «Вот братик… Ужас какой… Брат — сводник… За что он так со мной, за что?.. „Князь Андрей“… „Дамы и господа“… „Ласточка“ — ужас!»

Она посмотрела на свое зареванное лицо.

«Ласточка, — стояла и повторяла немилосердно, казня себя, — ласточка…» «Найди. Возьми. Люби. Умчи», — навернулись на память слова, и Наташа разразилась громким нервным смехом. Просто сделать ничего не может — хохочет и хохочет. А по щекам слезы.

— Наташа! — постучала мама. — Наташа, ты плачешь или смеешься?

— Смеюсь, мам! Я над книжкой смеюсь! Лежу в ванне, читаю и смеюсь. Спи, пожалуйста! — еле выговорила сквозь смех-рыдание эти слова.

— Не урони в воду книгу-то, — сказала мама. — Что за привычка! — И ушла наконец. И уснула.

А Наташа так и не сомкнула в эту ночь глаз. Она сидела на своем диване, обхватив руками колени и положив на них голову, и смотрела, смотрела в одну светящуюся точку в ночи: кто-то где-то далеко-далеко тоже не спал. «Как жить теперь? Как жить теперь?» — билось в мозгу, отдавалось болью в сердце. «За что? За что?» И она снова и снова восстанавливала все с первого мгновения знакомства со своим обидчиком и до последнего. Вспоминала, что говорила, как смотрела на него, как танцевала… Где? когда? чем? подала она повод так с собой обращаться? Как теперь жить? Как теперь жить?

Потом сами собой начали вспоминаться слова, вскользь брошенные Костиком и его матерью тетей Галей. «И он такой же! Такой же! Как я раньше этого не замечала? Не хотела просто видеть. Не могла просто представить, вообразить, что такое бывает. А ведь тетя Галя сколько раз хвастливо даже проговаривалась: „Костик у нас не гляди, что росточком не вышел, а девки к нему льнут, ох, льнут. Утром, когда проснусь, а он выпускает из своей комнаты то беленькую, то рыженькую, то брунеточку, хи-хи-хи… Говорю: женись, Костик, зачем девушек обижаешь? А он: их обидишь, как же! А зачем, мать, жениться-то? Мне и так неплохо! Хи-хи-хи… А девушка-то, поди, идет к нему да надеется… И что за мода такая нынче пошла?..“» Теперь тетигалино благодушие показалось Наташе отвратительно преступным. И отвратительными стали все эти ее хрустальные вазочки, выставленные на самых видных местах; и все эти разговоры про «фирменное» и «нефирменное». «Пошло, господи, как все пошло. И как это мама… Как мама могла… с такими… с такими. Никогда больше, никогда к ним в дом ни ногой. Отца буду на работе навещать…»

Лениво, неохотно проклевывались, прояснялись во дворе знакомые предметы. Поредевшая голова тополя. Угол соседнего дома.

А там, под окнами одной квартиры, наверно, все так же, как несколько дней назад, стоят ярко-лимонного цвета «Жигули». Как было хорошо всего несколько дней назад, пока не сдвинулись с места эти «Жигули».