Летний дождь

И вот тут возникает ещё поправка: Любви бывает две. Одна, своя – у мужчины. Другая, которая может быть совсем не похожей – у женщины. В определённый момент две разные любви принимаются партнёрами за одну, они не замечают никаких различий. Потом что-то случается – и разница начинает давать о себе знать: "Почему твоя не такая, как моя?.. Моя правильная, а твоя – какая-то не такая…".

Сравнивая свою большую, красивую, чистую Любовь собственно, с Предметом, вдруг замечаешь вопиющее несоответствие. И – чем дальше – тем большее. И, думаешь тогда:"Чего это я свою, такую хорошую, Любовь, трачу, чёрт знает, на кого?..". Её забираешь и ищешь уже человека, более достойного.

Но вот второй вариант, о котором ты, Лара, сказала, подразумевает и ещё другой, новый поворот в отношениях, который обусловлен Любвями, совершенно разными. К одному человеку – одна. К другому – совсем иная. К одному – стыдливо-плотская, к другому – духовно-возышенная. Ну, и тогда, раз уж их на всякую жизненную ситуацию свой экземпляр, своя версия, то почему бы и, действительно, не разлюбить, не бросить какую-то свою, ну, не совсем Любовь удачную. От которой одни неприятности. Или – опять-таки – один только стыд и переживания…

Разлюбить, или даже сделать аборт… Чтобы не дать ей родиться…

Из комментариев в ЖЖ: Эл, Алекс, и т.п – elvrett: часто вот то вспоминаю в таких случаях:

" Тебя очень прошу, не говори мне про любовь.

Я слышать про твою любовь не могу.

Пойми уже, наконец, когда ты говоришь: "Я тебя люблю", так ты в эти слова один смысл вкладываешь, а я совсем другой смысл из них извлекаю.

Как будто ты кладёшь в шляпу апельсин, а я из неё достаю кролика.

А ты меня потом спрашиваешь: ну как, вкусно?

И я сразу в ужасе: мне что, его убить нужно?

И съесть?

А я его, наоборот, морковкой кормлю, и у него нос шевелится, и уши розовые просвечивают на солнце.

А ты, ну так, между прочим, предлагаешь: давай я тебе его почищу.

Я это себе представляю, и мне сразу дурно делается.

Тошнит, голова кружится…

Ну ладно, говорю, почисть…

И ухожу из дома, чтобы этого не видеть.

Возвращаюсь через час, а ты сидишь в кресле, весь пол в апельсиновых шкурках, а кролика нет нигде.

Ты мне вкладываешь в рот дольку апельсина, и меня немедленно рвёт от вкуса свежей крови.

Я думаю: убийца.

Ты думаешь: истеричка. "

____________________

увы, не помню кто автор

СТУПЕНИ ВОЗРАСТА

Встречаемся как-то с другом Петей, и он мне сообщает радостную новость: – Знаешь, с такой женщиной познакомился! Красивая, одинокая, со своей квартирой. Сын в армии.

Время – Советский Союз. Нам по двадцать пять. В Советском Союзе одна из главных задач для решения интимных потребностей – это иметь какой-то угол. И не просто угол панельной пятиэтажки с её внешней стороны, а – угол, пусть той самой пятиэтажки, но со стороны внутренней. И желательно с обогревом в зимнее время. Квартира – это вообще была мечта. А, если в этой квартире ещё и не путалось под ногами никакого постороннего населения, то мечта превращалась в прижизненный коммунизм. Когда каждому по потребностям. И – столько этому каждому, сколько он хочет.

Братья по мужскому оружию рассказывали всякие экзотические истории о сексе в жиденьких кустиках сквера, в подвалах, на крышах домов, возле люка мусоропровода. Приходилось делить территорию с исконно кошачьими владениями.

Друг детства Толик Зубко рассказывал, как он лишал невинности девушку зимой в подъезде, посадив её на батарею. Глухая ночь. Слабый свет электрической лампочки. Мороз. Запах кошачье-человечьей мочи. Кровищи было! Слёзы! Первая любовь… Наш адрес, блин – Советский Союз… Сейчас говорят – хорошо тогда было. Кому?..

И вот Петя рассказывает мне про такую жизненную удачу: красивая женщина с квартирой! А у неё, наверняка, есть подруга. И… сын в армии…

Когда тебе двадцать пять, представление об окружающих тебя людях вполне определённое. Например, если у женщины, даже у самой красивой, сын в армии, то сразу думаешь: а передвигается ли ещё она по комнате без посторонней помощи? Представляешь в глубоких морщинах лицо, отвисшие груди… И на фиг тогда эта её отдельная квартира? Лучше уж в подъезд, на батарею, с девятнадцатилетней…

А вот когда было пятнадцать, то совсем взрослыми выглядели девчонки, которым исполнилось восемнадцать. Казалось, что они такие взрослые и уже всё знают…

Да, Бог с ними, с девчонками. Фильмы нашего детства, юности. Штирлиц-Тихонов не пожилой, но очень взрослый мужчина. Зрелого возраста Высоцкий. Леонов. Табаков…

Проходят десятки лет, ты снова смотришь фильмы с любимыми актёрами и думаешь: – Господи! А ведь Владимир Семёнович-то совсем мальчишка!.. И Мимино-Кикабидзе, почти подросток, пристаёт к стюардессе- старшекласснице Прокловой. И Леонов… Какой же он старик! Мужчина в расцвете лет!

Идёшь летом по городской улице и видишь прекрасных, одетых со вкусом, по последней моде, женщин, про которых говорят, что им пятьдесят, но почему-то ты не замечаешь у них, ни морщин, ни каких-то других, казалось бы, свойственных возрасту, изъянов.