Летний хмель (СИ)

Звенит над лесом несмолкаемый хор цикад, снизу, от реки доносится плеск и смех. Сегодня праздник, и девушки торопятся, смывают с себя пыль полей, стирают исподние рубашки, делятся секретами и желаниями на эту ночь. Вечер уже близко, солнце почти коснулось своим краем кромки темнеющего вдали леса, зной спал, стал мягким, пение дневных птиц почти стихло. Еще чуть-чуть и заухает филин на опушке, в ответ заливисто залают собаки и начнется ночь.

На большой поляне за стойбищем уже готово все для Большого Огненного круга, полощутся на легком ветру связанные девушками-мастерицами гирлянды цветов, разливая пока еще тонкий аромат. Чуть позже он окрепнет, станет тяжелым, властным, сладким, осядет привкусом меда и пыльцы на языке и губах. Яранг вернулся с охоты поздно, но помощи от него не ждали, разве что набранную на обратной дороге траву девушки утащили сразу, смеясь сладко, обещающе.

К темноте в стойбище стихает. Еще пахнет жареным мясом и хлебом, еще курится дым очагов над крышами, но в самой деревне пусто. Яранга тоже нет, он там, где на поляне уже горят ярким пламенем злые костры, огрызающиеся снопами искр и треском на любую попытку подойти поближе. Время людей еще не пришло, они жмутся поближе к лесу, под прикрытия старых веток, шелестящих пока еще зеленой листвой. Прячутся в тени, а там, в самом центре Большого Огненного круга тот, ради кого Яранг стоит в стороне и не отвечает на призывные улыбки девушек.

У него, его Йона, в руках старый бубен, он двигается по кругу пока неторопливо, и языки пламени не дают разглядеть толком, но Яранг и так знает, что они скрывают. Длинные, как у девушки, волосы огненного цвета, яркие, демонские, текут, сверкают водопадом, искрятся, соперничая с искрами костров. Тонкое лицо со звездной россыпью веснушек на переносице, два симметричных маленьких шрама под такими же яркими зелеными глазами, которые сейчас кажутся почти черными. Гибкое, юркое тело, сильное и жилистое, талию руками обхватить можно, но попробуй — и вмиг окажешься на земле. Длинные быстрые ноги, руки с двумя кожаными браслетами, обхватывающими плечи, обнаженный торс и перехваченная на поясе юбка из полосок кожи и меха вперемешку. Длинная, до самой земли.

Все чаще стучит бубен, все громче голос, поющий заклинания и молитвы, благословляющий богов за хороший год и просящий послать удачу и здоровья на следующий. Все сильнее темнеет ночное небо, все больше оседает пламя костров, а в толпе уже гуляют два кожаных сосуда со свежей медовухой. Она пьется легко, но в голову и ноги ударяет быстро, заставляя смеяться, плакать, искать того, кого давно выбрало сердце. Первый прыжок через костер, второй, люди смеются, шальные, пьяные, счастливые. Нашедшие друг друга или только ищущие — в эту ночь нет места ревности, обидам или старой злости. Все сгорает в пламени, выливается смехом, криком, желанием, от которого мутится рассудок.

Ярангу кажется, что он горит. Горит изнутри, снаружи, что огонь лижет его волосы, перехваченные узким кожаным шнурком, но не двигается с места, пока там, в Кольце, не ударяет бубен в последний раз. Молитва закончилась, пришло время для веселья. Пьяные музыканты знают свое дело, и лес, и поляну, и даже кажущееся теперь далеким стойбище заливает музыка. Сумасшедшая, безумная, заставляющая кровь кипеть в венах. Это время Яранга, их время.

Йон скалит зубы, смотрит шало, пьяно, он еще почти в трансе, застрял где-то посередине между небом и землей, людьми и богами. Яранг тянет его прочь, подальше от глаз, через лес, туда, где плещется и искрится в ярком свете полной луны речка и где так сладко пахнет переспевшей ягодой. Трава мягкая, сочная, гнется, словно сама льнет к рукам. Музыка слышна даже здесь, но, сливаясь с плеском воды, становится только далеким эхом. Здесь поют ночные птицы, сверчки, здесь воздух звенит от эмоций и возбуждения.

Яранг роняет Йона на траву, падает сверху, целует грубо, жадно, он так соскучился по своему огненному мальчику, такому своенравному, живому, нетерпеливому. Сминает губы, языком размыкает зубы, врывается внутрь. Они оба стонут громко, бесстыдно, в эту ночь можно все, никому нет до них дела. Они целуются исступленно, жарко, почти больно и, только утолив самый первый голод, отпускают друг друга, чтобы глотнуть воздуха. Рыжие пряди Йона текут между пальцев Яранга, тускло сияют, заставляя сердце сжиматься от странной нежности. Но горячее тело, гибкое, отзывчивое, требует своего, и нежность отступает. Сегодня не ее ночь, ее время еще придет.