Летний остров

Руби остановилась так резко, что чуть не упала. Затем, не отвечая, присела на корточки перед камином, чтобы разжечь огонь. Она действовала точно так, как учил дедушка Бридж.

– Кажется, некоторые вещи не забываются, – заметила Нора.

Руби протянула руки к огню. Прошла, наверное, целая минута, прежде чем она повернулась к Норе и сказала:

– Кроме одной – что такое иметь мать.

Нора прерывисто вздохнула:

– Ты несправедлива. Я была с тобой постоянно, до тех пор…

– До тех пор, пока не бросила.

Нора стиснула руки, чтобы Руби не видела, как они дрожат.

– Для меня весь мир был сосредоточен в тебе и Кэролайн.

Руби сухо рассмеялась, встала и подошла к Норе.

– Помнится, мы не заменили тебе весь мир, когда мне было шестнадцать. Ведь это в тот год ты вошла в гостиную, поставила на пол чемодан и объявила, что уезжаешь. Что ты тогда сказала? «Кто хочет поехать со мной?» Да, именно так.

– «Кто хочет поехать со мной?» Как будто мы с Кэролайн должны были отложить вилки, встать из-за стола и уехать от папы, из нашего дома только потому, что ты решила, что тебе там больше не нравится.

– Я вовсе не решила… я уехала, потому что…

– Мне все равно, почему ты уехала. Это только тебе интересно.

Норе отчаянно хотелось заставить дочь понять хоть что-то, пусть не все, но достаточно для того, чтобы они могли поговорить.

– Ты обо мне ничего не знаешь.

Руби посмотрела на мать, и Нора поняла, что в ее душе идет внутренняя борьба. Казалось, Руби хотелось одновременно и прекратить борьбу, и продолжать. Нору это удивило. Почему Руби старалась сохранить дистанцию между ними, она понимала. Было непонятно другое: почему Руби до сих пор стоит здесь. Эта загадка приводила Нору в замешательство. У нее возникло тревожное ощущение, будто Руби, ее честная, даже слишком честная, дочь что-то скрывает.

– В таком случае расскажи что-нибудь о себе, – наконец попросила Руби.

Нора поняла, что это ее шанс, только нужно действовать очень осторожно.

– Хорошо. Давай посидим на веранде, как бывало – помнишь? – и поговорим.

Руби усмехнулась:

– Я просила тебя рассказать о себе, а вовсе не предлагала обменяться откровениями.

– Но мне тоже нужно узнать что-нибудь о тебе, – возразила Нора. – Кроме того, если мы будем говорить обе, то можно притвориться, будто это беседа.

Руби больше не смеялась.

– Звучит очень похоже на «Молчание ягнят». Услуга за услугу. За каждый секрет, которым ты со мной поделишься, я поделюсь одним своим.

– Полагаю, мне отводится роль Ганнибала Лектсра, доктора-людоеда и психопата… Очень мило с твоей стороны.

Руби пристальнее всмотрелась в ее лицо.

– А что, это может оказаться интересным. Мне двадцать семь, тебе пятьдесят… кажется, позавчера исполнилось? Наверное, нам пора поговорить. Давай.

Руби пересекла кухню и скрылась за дверью на веранду. Нора проводила дочь взглядом и, только когда хлопнула сетчатая дверь, позволила себе улыбнуться.

Руби помнит день ее рождения.

Она перебралась на веранду и с радостью отметила, что дождь кончился. Ее лица коснулся прохладный вечерний ветерок, принесший с собой запахи прежней жизни – моря, песка, роз, увивающих перила. В этом году они зацвели рано, как всегда бывает после теплой зимы. Еще пара недель, и на розах, карабкающихся по шпалерам и оплетающим забор, раскроются цветы размером с блюдце.

Во двор прокрались сумерки, темнота просачивалась между планками забора, расползалась по стенам дома, словно чернила по промокашке. Закат окрасил небо в лиловые и розовые тона.

На веранде горела лампа, озаряя спину Руби желтоватым светом. В поношенной, кое-где рваной одежде, с коротко подстриженными волосами Руби походила на подростка и казалась очень ранимой. Норе вдруг захотелось протянуть к ней руку, отвести с лица прядь черных волос и тихо сказать…

– Не говори этого, Нора.

Нора нахмурилась:

– Чего?

– «Ах, Руби, ты могла бы быть очень красивой, если бы только чуть-чуть постаралась».

Дочь прочла ее мысли. Нора была поражена. Конечно, она много раз говорила эти слова и действительно собиралась повторить их секунду назад, но они не значили ничего особенного. По-видимому, Руби считала по-другому, если помнила их до сих пор.

Норе стало стыдно.

– Извини. Мне следовало выразиться по-другому: ты прекрасна какая есть.

Руби повернулась и снова пристально посмотрела на мать. Воцарилось молчание, стало совсем тихо, только негромко шептало море да где-то в ветвях изредка каркала ворона.

– Ладно. Нора. – Руби скрестила руки на груди и с напускной небрежностью прислонилась к столбику веранды. – Поведай что-нибудь, чего я не знаю.

Нора посмотрела на дочь, увидела в темных глазах выражение усталости и глубоко вздохнула.

– Ты считаешь, я тебя не понимаю, – осторожно начала она, – но мне известно, что такое разрыв с родителями.

Руби выпрямилась, отошла от столбика и села рядом с Норой в белое плетеное кресло.

– Ты же любила родителей, ты нам про них много рассказывала.