– Никогда. Я ждала этих слов, как ребенок ждет подарков на Рождество. Каждый раз, признаваясь ему в любви, я ждала, но он молчал, и каждая секунда молчания была для меня равносильна маленькой смерти.
Руби закрыла глаза и покачала головой:
– Не надо, пожалуйста…
– Я хотела вырастить дочь сильной и уверенной в себе, а вместо этого сделала такой же, как я. Я научила тебя бояться любви, заранее ждать, что тебя бросят. Я была плохой матерью, а расплачиваешься за это ты. Мне очень, очень жаль, что так получилось.
– Ты не была плохой матерью, – тихо возразила Руби, – пока не ушла.
Нора почему-то растрогалась до слез.
– Спасибо. – Она сознавала, что, позволяя себе снова полюбить дочь, ступает па опасный путь, но ничего не могла с этим поделать. – Я до сих пор помню тебя маленькой девочкой, которая плакала всякий раз, когда птенец выпадал из гнезда.
– Той девочки давным-давно нет.
– Ты снова ее найдешь, – мягко возразила Нора, – и, вероятно, это придет вместе с новой любовью. Ты сама поймешь, когда влюбишься по-настоящему, поймешь и перестанешь бояться.
После обеда Руби отправилась принимать ванну и сидела в воде до тех пор, пока та не остыла.
Мир, ее мир, изменился, но она никак не могла взять в толк, в чем именно. Она чувствовала себя так, словно вошла в безупречно декорированную комнату, инстинктивно сознавая, что в ней есть некий изъян.
Руби вылезла из четырехпалой ванны и встала на розовый пушистый коврик. С нее капала вода. Она вытерлась и надела тренировочные брюки и просторную футболку с университетской эмблемой. Потом, пригладив волосы пальцами, взяла желтый блокнот и забралась на кровать.
Глава 13
Дин принес брату еду на подносе – стакан сока, яйцо всмятку и поджаренный ломтик белого хлеба. Он знал, что Эрик много не съест, ему хватит нескольких кусочков, но принесенный завтрак создавай видимость нормальной жизни.
Войдя в комнату, Дин застал больного уже сидящим в кровати.
– Привет, Диио.
Дин помог Эрику сесть повыше и аккуратно поставил поднос ему на колени.
– Мм… Как вкусно пахнет! – воскликнул Эрик.
Дин отдернул занавески и приоткрыл окно, впуская в комнату шум моря. Затем повернулся к брату. Он вдруг заметил, что тот с утра выглядит еще более обессиленным и бледным. Тени под глазами сделались темнее и походили на синяки. Казалось, за ночь его состояние ухудшилось.
– Тяжелая была ночь?
Эрик кивнул и уронил голову на подушки, словно притворяться, будто он завтракает, оказалось для него непосильной задачей.
– Кажется, я больше не могу спать. Смешно, правда, если учесть, что только этим я и занимаюсь. После обезболивающего я отключаюсь, но это совсем не то, что нормально выспаться. – Он устало улыбнулся. – Забавно, но мне не хватает снов, я их теперь не вижу.
Дин пододвинул к кровати стул и сел.
– Я вчера хотел с тобой поговорить, но как-то не удалось сосредоточиться, – продолжил Эрик, стискивая руку брата. – Я привык думать, что мы в старости вернемся в этот дом. Представлял, как мы сидим на крыльце… седые… или, может быть, лысые, как дедушка. Мы бы играли в китайские шашки и смотрели, как твои дети бегают по берегу, собирая креветок.
– У них были бы сачки, как у нас когда-то, – поддержал Дин, ненадолго увлеченный рассказом.
Эрик закрыл глаза.
– Интересно, куда подевались те сачки, что мы покупали каждый год? Помню, вы с Руби часами играли на пирсе.
Дин сглотнул подступивший к горлу ком. Он собирался было сменить тему, но потом ему вдруг захотелось вспомнить Руби, поговорить о ней с тем, кто ее знал.
– Иногда ночью я закрываю глаза и слышу ее смех, слышу, как она поторапливает меня. Она вечно убегала вперед.
– Я думал, что буду шафером на вашей свадьбе. Глупо, правда? Вам с Руби было всего по шестнадцать, но я думал, что у вас настоящая любовь.
– Я тоже так думал.