Летний остров

— То, что с нами случилось, не было глобальной катастрофой вроде гибели «Титаника». Так, мелочи, которые годами цеплялись одна за другую. Чтобы это понять, тебе нужно было повзрослеть и увидеть нашу семью в истинном свете. Но ты этого не хочешь. Ты предпочитаешь забыть о моем существовании, забыть, что мы существовали.

— Так легче, — прошептала Руби.

— Да. А мне легче бросить работу. При моем прошлом, учитывая, какой выбор я сделала, я не сумею противостоять этим обвинениям. Пресса обнаружит, как я обошлась со своими детьми, с тобой, и будет еще хуже.

— Я думала, ты не из тех, кто пасует перед трудностями.

Нора грустно улыбнулась:

— Ах, дорогая, кто-кто, а ты-то могла бы понять.

Глава 11

Время близилось к полудню — к самому пику на удивление жаркого июньского дня. Небо сливалось с морем в сплошную гладь синевы, солнечный свет играл на поверхности воды. На краю пологого участка, там, где начинался песок, деревья переплетали ветви, листва шептала на ветру. С карниза слетали скворцы и, делая в воздухе крутые виражи, с чириканьем проносились над землей.

Руби сидела на балконе второго этажа в белом деревянном кресле, плакала и никак не могла остановиться.

Она все время думала об Эрике, вспоминала дни, когда они были вместе. Эрик был для нес чем-то вроде старшего брата, и мысль, что она его потеряет, казалась невыносимой. Но еще тяжелее было сознавать, что на самом деле она потеряла его давным-давно, много лет назад, потеряла бездумно, просто ушла и ни разу за все эти годы не потрудилась лаже позвонить.

Не потрудилась даже позвонить.

Это рефрен ко всей ее жизни, к истории глуповатой девчонки Руби.

Она любила Эрика, но не той всепоглощающей любовью, какой она любила его брата. Эрик был ее надежной опорой. В годы ее юности Эрик был здесь, рядом. Это он перед слетом скаутов научил ее разбивать палатку, показал, как нужно стоять на носу «Возлюбленной ветра» в ненастный день. И, несмотря на это, она ушла, позволила ему превратиться в смутное воспоминание, в выцветшую фотокарточку в дальнем ящике ее жизни.

— Прости меня, — прошептала она, вслушиваясь в cсобственный жалобный голос.

Руби понимала, что извинения, брошенные на ветер, мало что стоят, но ее пугало предстоящее свидание с Эриком. Стоять возле его кровати, разговаривать с ним так, будто они остались друзьями, а потом попрощаться? Наблюдать, как он умирает?

Руби закрыла глаза и откинулась на спинку кресла. В спальне позади нее зазвонил телефон, но, сняв трубку, она услышала длинный гудок. И только когда звонок повторился, Руби поняла, что звонит ее мобильный. Она включила его час назад. Руби нагнулась и подняла телефон с пола.

— Алло?

— Черт возьми, Руби, я уже миллион раз набирал твой номер! Как жизнь в захолустье?

Звонил Вэл. Было слышно, как он выпустил в трубку струю табачного дыма.

— Вэл, это же не Сибирь, а Летний остров. Все нормально.

— Я подумал, может, тебя надо эвакуировать на вертолете?

Руби рассмеялась:

— Нет, но прибереги этот вариант на случай, если он понадобится.

— Как продвигается статья?

— Кажется, нормально, может быть, даже хорошо.

— Отличная новость! Сегодня утром я говорил с Джоан.

— Страсти вокруг этой истории разгорелись вовсю, твою мать просто распяли.

Как ни странно, после этих слов Руби пришла в ярость.

— Ей все равно, она бросила работу. Завязала.

— Серьезно?

— Что, не верится? Как бы то ни было, я упорно тружусь.

— Джоан будет рада это слышать. Не забудь, на следующей неделе ты выступаешь у Сары Перселл. До встречи, детка.

«Детка». Руби закатила глаза. Никогда прежде Вэл не называл ее так, очевидно, подобное обращение он приберегает для клиентов, которые действительно приносят ему доход.

— Ладно, Вэл, до скорого.

Повесив трубку, Руби достала блокнот и ручку, снова вышла на балкон и села в большое кресло, которое когда-то сделал ее дед.

Она приказала себе не думать об Эрике. Пока ей нужно сосредоточиться на статье. Несколько минут она просто смотрела на блокнот, затем взяла ручку и принялась писать.

Большую часть своей взрослой жизни я притворялась, будто у меня нет матери. Если какое-то воспоминание о ней все-таки всплывало, я безжалостно его прогоняла и вызывала в памяти другие образы: хлюпнувшая дверь, шорох покрышек по гравию, отец рыдает на своей кровати, закрыв лицо ладонями.