Летний Рыцарь. Лики смерти

Я облокотился на стол и хрустнул пальцами.

— Угу. Я понимаю, все это наверняка выглядит как…

— Как отчаявшийся человек? — предположила она. — Как кто-то, явно поглощенный совершенно иными проблемами. — Она кивнула в сторону стопок нераспечатанных конвертов у меня на столе. — Как тот, кто вот-вот лишится рабочего места, если не расплатится с долгами. Мне кажется, вы нуждаетесь в работе. — Она приготовилась встать. — И если вы не способны позаботиться хотя бы о таких мелочах, сильно сомневаюсь, чтобы вы могли оказаться мне полезны.

— Погодите, — сказал я, вставая. — Прошу вас. Дайте мне, по крайней мере, выслушать вас. И если выяснится, что я в состоянии помочь вам…

Она задрала подбородок и бесцеремонно перебила меня:

— Но ведь вопрос не в этом, не так ли? Весь вопрос в том, считаю я или нет, что вы в состоянии помочь мне. Вы не показали мне ничего, чтобы убедить меня в том, что способны. — Она выдержала паузу и снова села. — И все же…

Я тоже сел:

— Все же?

— Я кое-что слышала, мистер Дрезден, о людях с вашими способностями. В том числе об умении заглядывать в глаза.

Я склонил голову набок:

— Я бы не назвал это способностью. Просто так выходит.

— Но вы все-таки способны видеть то, что у других внутри? Вы называете это «заглянуть в душу», верно?

Я осторожно кивнул и принялся собирать воедино все мелочи, что успел узнать из ее внешности, слов и поведения.

— Да.

— И это открывает вам их истинную природу? Правду о том, в чьи глаза вы смотрите?

— И они точно так же видят меня. Да.

Она улыбнулась — спокойно, красиво:

— Тогда почему бы нам, мистер Дрезден, не заглянуть друг другу в глаза? Тогда я точно смогу узнать, будет от вас какая-то польза или нет. Мне это не будет стоить ровным счетом ничего.

— На вашем месте я бы не утверждал этого с такой уверенностью. Вещи такого рода остаются с вами навсегда. — Так же как остается рубец от удаленного аппендикса или, скажем, лысина. Заглянув в чью-либо душу, вы уже не сможете ее забыть. Никогда. Как бы вы ни старались. Мне не нравилось направление, которое начала приобретать наша беседа. — Я не думаю, что это удачная идея.

— Но почему же? — настаивала она. — Это ведь не займет много времени, мистер Дрезден?

— Как вы справедливо заметили, вопрос вовсе не в этом.

Губы ее сжались в тонкую линию.

— Ясно. Тогда, с вашего позволения…

На этот раз уже я перебил ее:

— Мисс Сомерсет, боюсь, вы допустили ошибку в своих расчетах.

Глаза ее на мгновение вспыхнули гневом, но тут же сделались ледяными, отстраненными.

— Правда?

Я кивнул, выдвинул ящик стола, достал блокнот и положил перед собой.

— Ага. В последнее время дела у меня складывались не лучшим образом.

— Боюсь, вы даже не представляете, как мало меня это интересует.

Я достал ручку, снял с нее колпачок и положил рядом с блокнотом.

— Так-так. И тут приходите вы. Богатая, ослепительная — из тех, что слишком хороши, чтобы быть правдой.

— И что же? — поинтересовалась она.

— Слишком хороши, чтобы быть правдой, — повторил я, достал из ящика стола револьвер сорок четвертого калибра, направил на нее и взвел курок. — Можете считать меня психом, но в последнее время я склонен думать, что если что-то или кто-то слишком хорош, чтобы быть правдой, значит это, скорее всего, неправда. Будьте добры, положите руки на стол.

Она удивленно выгнула бровь. Прекрасные глаза расширились, показав белки. Она медленно подняла руки и положила их на стол перед собой.

— Что вы себе позволяете? — хладнокровно спросила она.

— Проверяю одну теорию, — ответил я и, не спуская с нее ни взгляда, ни пистолета, выдвинул другой ящик. — Видите ли, в последнее время ко мне наведываются непрошеные гости. Поэтому мне поневоле приходится думать о том, каких неприятностей я еще могу ожидать. И мне кажется, я вас раскусил.

— Не понимаю, о чем вы говорите, мистер Дрезден, но я уверена…

— Помолчите.

Я порылся в ящике и нашел-таки то, что искал. Простой, чуть тронутый ржавчиной железный гвоздь. Я достал его из ящика и положил на стол.

— Что это? — почти шепотом спросила она.

— Лакмусовая бумажка, — улыбнулся я, легонько подтолкнул гвоздь пальцем, и тот покатился по столу — прямо к ее сияющим безукоризненным маникюром пальцам.

Она не шевелилась почти до самого последнего мгновения. Когда гвоздь готов был уже коснуться ее, она отпрянула и почти неуловимым движением оказалась в двух шагах от моего стола, опрокинув кресло. Гвоздь докатился до края стола и с негромким звоном упал на пол.

— Железо, — пояснил я. — Холодное железо. Феи его не любят.

Лицо ее совершенно лишилось выражения. Только что оно выражало надменность, превосходство и спокойную уверенность. И все это разом исчезло, оставив лишь холодные прекрасные черты, лишенные любых эмоций, придававших ему сходство с человеческим.

— Сделка с моей крестной действительна еще несколько месяцев, — сказал я. — Год и один день она обязалась не трогать меня. Таковы были условия. Если она попытается нарушить их, это сильно меня огорчит.