Летний сад

Прославленный многочисленными подвигами древнегреческий герой Персей, оседлав крылатого коня, спешит на помощь прекрасной Андромеде. Прикованная к скале, она обречена на съедение отвратительному морскому чудовищу, уже приближающемуся к ней с широко раскрытой пастью-клювом. Но Персей не опоздает и освободит красавицу, как, разгромив шведов, освободил Петр плененную Ижорскую землю.

На третьем рельефе Латона, жена бога Зевса, превращает ликийских крестьян в противных, скользких лягушек, за то, что они не дали ей утолить жажду. Разве не подобно ликийцам поступали шведы и их союзники, не давая России приблизиться к морским просторам, и не столь же сурово они были наказаны за свою дерзость?

Даже в таких, на первый взгляд бессюжетных рельефах, сделанных, казалось бы, всего лишь для украшения, как „Мальчик на дельфине" и „Спящий мальчик на дельфине", на самом деле, возможно, заложен глубокий смысл. Древние хорошо знали о тех чертах „характера" дельфинов, которые совсем недавно заново открыли ученые XX века; им было известно о дружелюбии этих симпатичных, умных животных, об их стремлении помогать в беде не только друг другу, но и людям, о том, как легко привязываются они, особенно к детям. Для древних дельфины были символом тихого моря и верной дружбы. Не появились ли и на стенах Летнего дворца изображения дельфинов с детьми, как олицетворение мечты о спокойном, мирном Балтийском море? Эти рельефы особенно хорошо выполнены. Если большинство других дробны, мелки по рисунку, а иногда и суховаты, то здесь все широко, мягко, плавно: пухлые детские тельца, мерное, ритмичное движение волн, фигуры дельфинов с причудливыми листьями вместо плавников и кончиков хвостов, с мордами, напоминающими „чудо-юдо рыбу кит" из старой русской сказки.

Вообще рельефы, украсившие дворец в 1714 году, то есть через два года после окончания его строительства, по своему художественному качеству очень неравноценны. Дело в том, что сначала исполнение их было поручено талантливому немецкому архитектору и скульптору Андреасу Шлютеру, приглашенному в Петербург в 1713 году и умершему в мае 1714 года, примерно через две недели после приказа Петра делать „фигуры" между верхними и нижними окнами палат на Летнем дворе. Поэтому только некоторые рельефы, может быть, созданы по его рисункам и моделям, другие - делали более или менее одаренные и опытные мастера, третьи - не очень талантливые и умелые. Однако, объединенные одной значительной темой, искусно связанные с остальным декоративным оформлением дворца, они Служат его великолепным украшением.

Петр очень любил свой Летний дворец. Даже после того, как был создан Петергоф, он проводил в нем много времени. В этом уютном удобном доме, не предназначенном для официальных торжеств и приемов, царь жил обычно с апреля до октября-ноября. В его небольших комнатах с невысокими потолками он чувствовал себя свободнее и непринужденнее, чем в огромных дворцовых залах. Видно, сказывались тут воспоминания детства, привычка к низким кремлевским теремам, к старому деревянному домику в селе Преображенском. Однако в целом покои Летнего дворца столь же мало похожи на сводчатые, душные, плохо освещенные кремлевские терема, сквозь слюдяные окошечки которых виднелись бесчисленные купола церквей и соборов, сколь несхожа была и жизнь их обитателей. Не торжественные церковные службы, не придворные церемонии и обставленные с восточной пышностью приемы иноземных послов занимали Петра; не до них ему было. Задуманные им грандиозные планы определили весь образ его жизни, ее лихорадочный темп.

Обычно он просыпался около четырех часов утра. Дубовые ставни в его спальне уже открыты, но за окном - хоть глаз выколи. По мелким стеклам ползут унылые капли дождя. В блестящих медных стенниках зажженные денщиком горят сальные свечи. Их неровный, трепетный свет озаряет потолок, на котором широко распростер свои угловатые, колючие, как у летучей мыши, крылья бог сна Морфей. Его голову украшает венок из маков, в руках - созревшие коробочки тех же цветов со сно-творными семенами.

Щедро рассыпает сновидения парящая рядом женщина, а внизу, у ног Морфея, сладко спят амуры. Безмятежным покоем и тишиной веет от этой картины - плафона, от ее темных и теплых тонов.

Весело потрескивают в камине березовые поленья; вспыхивают время от времени яркие языки пламени, бросая горячие, кровавые отблески на малиновый рытый бархат, которым затянуты стены спальни и низкая массивная кровать с балдахином. На белом камине рельеф: амур с трезубцем Нептуна и колчаном, полным стрел, будто забравшийся сюда с наружной стены дворца. Видно, рожден он творческой фантазией того же мастера, что и мальчики с дельфинами на рельефах фасада.

Тепло и тихо в спальне царя. А за окнами тревожно шумят деревья сада…