Летний снег по склонам

— Я охотник, ребята, охотник, понятно? С чучелами охочусь. У меня дома этих чучел — штук тридцать, всех пород: и кряква, и гоголь, и черноголовка, и нырок, и шилохвость, и чирок... Они ведь все разные, утки-то, их надо понимать, а то чучела не сделаешь. У одной белые перышки полумесяцем, у другой хохолок, у которой пятнышко возле носа — все надо знать. Охота жа с ними! Это да! И чучела выпущу, укроюсь в камыше и жду. Слышу: летит. А сердце — как у щенка: тук-тук-тук... А утка — шлеп на воду! И — к чучелу. Тут я ее ррраз! И ваших нету! И еще, и еще! Ух, черт! Вот охота кака у нас на озёрях-то. Лучше наших мест на Оби, ребята, нет!.. Но тут особо, тут — это да!

Он опять заглянул под пиджак, поежился.

— Фу, ты! Обсикался... Ну, друг, хозяина обсикал. Не годится.

И вытащил то ли из-за пазухи, то ли из внутреннего кармана щеночка, совсем маленького, с неуклюжими лапками. Держал его в руке, а другой старался вытряхнуть оставшуюся после него влагу.

Вокруг захохотали.

— Не гогочите, он еще маленький. Во будет собака! Мы еще с ним по белку походим. Верно, Соболь?

И посадил щенка за пазуху, помогая ему лучше устроиться. Когда щенок успокоился, парень неистово начал:

— Я ведь зачем, ребята, еду на стройку — надо деньжат подшибить. У меня план такой: покупаю два мотора «Москва» и ставлю на дюральку. С этой дюралькой у нас хоть куда — на охоту, на рыбалку, в гости! Эх...

Он взглянул на реку, поправил щенка под пиджаком.

— Сейчас бы две «Москвы» и дать по реке! Вдоль! — оглядел собравшихся с таким восторгом, как если бы они только что подарили ему такую лодку. — Меня сюда-то провожала вся родня — братья, сватья, друзья... Посадили на пароход, попрощались чин-чином, разошлись. А на середке реки гляжу: мать честная — братья с дружками на дюральке с двумя моторами пароход догоняют! Чего им пароход — ползет, как слизень. Вррраз догнали, идут рядом с бортом. Разговариваем так спокойно, они мне протягивают зажигалку — прикурить через борт. Шикарно! Потом они кэ-эк врежут на полную скорость — вррраз пароход обогнали, обкружили вокруг три круга и обратно рядом с бортом идут — разговариваем так спокойно... Посля они снова круг парохода дают! Людям интересно, конечно, все на один борт столпились, глядят на меня да на братьёв. Капитан сверху матюгается: «Туды вашу, разтуды, попадете под нос!» А у них два мотора — они нарезают в сто раз сильней его вшивого парохода! Во как меня провожали! Вот я таку лодку с моторами с двумя куплю, чтоб сильней братьёв ходить! Так эли не так?..

Он оторвал на мгновенье взгляд от слушателей, посмотрел на реку. В глазах его будто что-то щелкнуло, и он сразу перебросился на другое.

— Вон протока, ребята, глядите! Эх, рыбы там ой-ой-ой! Туда пару пакетов кинуть — вся наша была б! — задохнулся от картины, которая ему представилась.

Петр посмеивался, рассматривая парня.

— У нас так рыбачить нельзя.

— А что, рыбнадзор?

— Никакого надзора — сами не дадим.

Парень уловил неодобрительность и замолк, уткнулся под рубашку к щенку.

Тут кто-то принес весть, что открылся буфет, и все затопали вниз. Алексей предложил тоже туда спуститься, позавтракать. Петр махнул рукой, отвернулся к реке и, помолчав, сказал неохотно:

— Какой там завтрак... Вермут да прошлогодние пряники.

Алексей согласился, что идти незачем, не до вермута сейчас. И добавил, что вообще объявил себе сухой закон.

Петр недоверчиво, но с интересом посмотрел на него.

— Чего так? Иногда не мешает...

Алексей облокотился о поручень. Теперь они стояли, прислонившись плечом друг к другу.

— Я, знаешь, был не дурак выпить, — сказал Алексей задумчиво и замолк, не находя слов, не уверенный, что сумеет выразить свое убежденье. — Понимаешь, я все пронаблюдал... Берешься за бутылку... Сначала как будто все хорошо — застолье, друзья, разговариваешь откровенней. Но это же на полчаса, на час, не больше. Потом — бред, глупость. Это я для себя открыл... И не стало мне покоя... Сколько ни выпью — не отбивает у меня мысли — пустота это, бессмыслица. И стала одолевать скука, жалость... Смотрю на ребят — убожество это, нищенство... Вспомню, какая книга начата, а мы тут глупость порем, дуреем.

И хочешь верь, хочешь нет — перестал пить совсем. И от компании отошел, друзей потерял... Сначала ходил еще к ним, но не пил — делал вид, что пью, а сам не пил. И это еще тошней — трезвому смотреть на пьющих... И перестал к ним ходить вовсе. Да и нельзя уж было в компании находиться: заметили они, что не пью, стали приставать, высмеивать.

Так и разошлись — они за бутылку, я за книги. Я очень книги люблю. Особенно по философии. И художественную литературу... И физику. Физика будет моя специальность. Хочу поступать в физико-технический. Подработаю деньжат и поеду. — Он помолчал, посмотрел на реку и спросил с надеждой: — Тут время будет, чтоб читать?