Летний снег по склонам

В море стало полегче, тут захватило дело. Девиатор перекладывал около компаса магниты и железки, заставляя менять курс по береговым ориентирам. Курс надо было держать очень строго, и Силин старался. Даже при спокойном море ему доставалось.

Так и кружились почти до вечера. Слобожанин, впившись в компас, водил магнитами, сверяя с берегом, приказывал менять курс. Все это не глядя на Силина, словно тот машина. В кропотливой работе постепенно стиралась, ослабевала назойливая череда ночных видений. В голове оставалась лишь морская равнина под тяжелым небом, в котором пробита отдушина для мутного солнца, и прихотливый курс, продиктованный Слобожаниным.

Возвращались, отдышавшись и придя в себя. Силин передал штурвал Матюшину и, спустившись в коридор, с удовольствием отметил, что все прибрано и из камбуза доносятся запахи, от которых сосет под ложечкой. Он провел Слобожанина в каюту, заглянул к Журину, который только что вылез из машины и переодевался — пригласил к себе.

Федоровну попросил подать обед для троих. Она строго оглядела капитана, молча кивнула и отвернулась к плите. Он постоял в дверях, подыскивая что-то оправдательное, но слов не было. Да и надо ли оправдываться? Работа продолжается без задержки. Завтра с утра — в океан. Сегодня никто на «Орел» не пойдет. Силин никому не приказывал, но знал: никто не пойдет. В первый вечер сорвались, покуролесили, а сегодня другое дело, сегодня работа.

Они умостились около маленького и неудобного стола в капитанской каюте. На столе единственная бутылка коньяка, чудом и очень кстати оказавшаяся у Журина. Силин разлил коньяк в граненые стаканы.

Федоровна принесла на помятом подносе закуску: огурцы, мелко струганную капусту под уксусом, вареную рыбу и хлеб. Расставляя тарелки, покосилась на бутылку, поджала губы, но не удержалась, проскрипела:

— Обратно за то же самое... Куда это дело годится! Намедни чуть не спалились из-за того, нынче снова здорово! И когда уж уйдем от «Орла» от этого, пропади он пропадом!

Силин поставил бутылку на полочку, чтоб не маячила.

— ...Тут по чуть-чуть, Федоровна, голову поправить.

Она вышла, стукнув дверью.

Выпили, зацепили капусты. Слобожанин прожевал и стал говорить как бы безотносительно к замечанию поварихи, заполняя своим голосом каюту, не оставляя в ней места никому.

— Должен отметить, что авторитет капитана сейчас далеко не везде поддерживается достаточно. Однако помню времена, когда он был на высоте, — девиатор прикрыл глаза, поднял лицо к потолку, перебирая в памяти примеры и шевеля губами. — Взять хоть воскресенье, обед... В будние дни капитан обедает в каюте — так заведено, и это верно. А в воскресенье, — он открыл глаза, многозначительно посмотрел на собеседников, — ...в воскресенье — простите! — медленно покачал указательным пальцем и головой в знак совершенного отрицания и продолжал: — Но здесь одно условие: в течение недели капитан должен вести себя безукоризненно. Как ведь было принято — если сослуживцы капитаном довольны, без четверти двенадцать к нему заходит первый помощник и приглашает: «Товарищ капитан, мы вас ждем». Нужно отметить — большей чести для капитана нет. — Слобожанин вновь поднял указательный палец, но теперь в знак утверждения. — В свежем кителе, при всех регалиях, капитан появляется в кают-компании, садится во главе стола... — Слобожанин невольно застегнул верхнюю пуговицу и сел прямо, — окидывает присутствующих проницательным и вместе с тем благодарным взглядом, наливает себе из графинчика: «Прошу начать». И обед начинается...

Силин разлил остатки коньяка. Он понимал, почему девиатор завел такой разговор, но у него и мысли не было прервать. Слобожанин умел говорить безотносительно, отдаленно, не вызывающе и в то же время прозрачно, умел указать, не тыча пальцем.

Покончив с коньяком и отведав рыбы, приправленной лучком и уксусом, девиатор продолжал:

— Но если капитаном недовольны, — правая бровь поползла вверх, — простите! К воскресному обеду его никто не приглашает. Это, если хотите, мера наказания, выносимая коллективно. Я бы сказал, очень демократичная и сильная мера. Капитан один обедает в каюте, переживает, анализирует свое поведение за неделю, делает выводы...

Слобожанин повертел стакан в руках, рассеянно поставил, задумался и опять вернулся к своей мысли.

— Я не имею в виду суда небольшого тоннажа, но и на крупных далеко не везде хранятся морские традиции. В прошлое воскресенье мне довелось побывать на судне, которое не стану называть. Я был приглашен к обеду первым штурманом... Входим в кают-компанию, и, представляете, капитан уж там! Пришел едва ли не раньше всех, пришел, как говорили когда-то, «пошамать», простите. Внешний вид: засаленный рабочий китель, в одной руке чуть ли не луковица, в другой хлеб, разговаривает с боцманом, едва не команды отдает... И это в порядке вещей. Деловой, так сказать, обед... Нет, нет и нет! Не могу с этим мириться!