Летний снег по склонам

— ...Не легче от этого... Я понимаю: вместе нам, может, было бы не плохо жить. Но без любви как же? Зачем связывать себя, если не любишь? Нельзя. Неверно так делать — жить вместе, не любя. Я пожилой уже, знаю, что пора заводить семью. И хочу семейную жизнь начать, чтоб все по-настоящему. А по-настоящему — когда любовь... Главное тут любовь. У меня ничего нет: ни дома, ни угла, ни родных, ничего. Была бы любовь, все было бы... Ты хорошая и нравишься мне, но вместе нам жить — это как брак по расчету. Плохо это. Когда любишь, расчетов нет, все открыто, ясно. А по расчету не проживешь. Я знаю. Будет видимость одна, а жизни не будет...

Зина вздохнула, повернулась к нему, покусывая губы. Потом отрывисто встала.

— Каким ты стал скучным, Леша. Все это придуманное, что ты говорить. Меня не обманешь. Я знаю: любил ты меня, а сейчас напридумывал чего-то невообразимого. Но я не стану тебя переубеждать и звать не стану. Живи, как хочешь, рассуждай, сколько влезет.

Она отвернулась к окну. По стеклу плясали комары. Кочерыжки пней, тощая тайга, далекий склон горы в белых полосах снега... Взгляд уходил вдаль, в простор бесприветный и вглубь, в прошлое... И Зина вдруг улыбнулась и сказала:

— Скоро дома поставим на правом берегу. Хорошие дома... Получили бы комнату, потом квартиру...

Посмотрела на Алексея. Такое посветлевшее у нее лицо...

И ему вспомнились палатки, бараки, общежития, где прожил эти годы. И протяжно, тоскливо, несбыточно захотелось своего дома... Чтоб расставить книги... Чтоб, придя с работы, сесть за удобный стол... И чтоб никто не мешал читать... Ему представились длинные полки из сосновых досок по стене, раскладушка под ними — чтоб лежа доставать книги рукой... Сосновый стол и всесуточный полярный день в окне, когда можно читать целую ночь — от смены до смены...

И кто-то еще был в этой воображаемой комнате... Была женщина... Алексей не видел ее, но чувствовал, что она там. Не Зина, другая... А может быть, Зина?

Он глядел на Зину, на лицо ее, еще не утратившее мечтательности, и не видел ее, так увлекся мгновенно возникшей картиной. И тут вспомнил, что это она его навела на такую мысль. И подумал: невидимая женщина в его комнате может быть Зиной. И не знал, как отнестись к этой мысли...

— Ты еще собираешься поступать в институт?

Он кивнул.

— Подавал бы в заочный... В политехнический, например. Ездил бы на сессии... И здесь бы — условия для занятий...

Зина тоже размечталась, пропала ее жесткость, и усмешка не появлялась на губах.

Алексей прошелся между столами и каким-то одеревеневшим голосом с упорством стал продолжать свою мысль:

— Вот и получится: по расчету... Что ты мне предлагаешь?.. Я тебе о чувстве говорю, а ты о квартире.

Зина развела руками.

— Господи, какой дурак!

И опять эта ее усмешка. Села к столу, достала синьку из-под пачки чертежей, принялась рассматривать, не обращая внимания на Алексея.

Он стоял в другом конце комнаты и сказал оттуда:

— Как хочешь меня называй. Мне обидно, но я не обижусь.

Это он одними губами сказал. А внутри упорно жила, но хотела уходить та смутная картина комнаты с невидимой женщиной, составлявшей, как сейчас уже Алексей понимал, всю долгожданную домовитость, весь уют. И полки с книгами, которые по его мысли были главным, отступили в тень, и окно с неиссякаемым светом полярного лета замутилось, и стол, сбитый из струганых досок, растворился в каком-то беспокойстве, ожидании...

Алексей удивился всему этому, и ему опять показалось, что женщина — Зина... И даже если не совсем Зина, то может быть Зиной. Но ведь он ее не любит. Он не искал ее. Здесь чистая случайность, редкое совпадение судеб. Зина выходит из вертолета на площадку, которую он только что построил... Он же совсем равнодушен к Зине. Тем более что она так открыто предложила ему трезвый расчет на совместную жизнь в будущем доме на правом берегу. Там, где все было неопределенно, все расползалось и не хотело обретать форму, она вбила гвоздь, построила дом и назвала комнату, в которой можно жить. И Алексей, убежденный, что не может быть жизни в построенной Зиной комнате, вдруг заколебался.

— Зина... — тихо позвал он, стоя в дальнем конце конторы.

Она не подняла головы от чертежей.

— Иди, отдыхай. Мне надо знакомиться с документацией. Ты мне мешаешь. Иди, иди!

Карандаш взлетел в ее пальцах до уровня лба и застыл. Не понятно — она смотрит чертеж или прислушивается к шагам Алексея.

Он осторожно прикрыл за собой дверь, надел накомарник и опустил сетку.

11

Длинного парня звали Валерой. Алексей его встретил на дощатом тротуаре, ведущем к палаткам. Тот нес на вытянутой руке кукан, унизанный рыбой.

— Во харьюзов-то! Гляди ты! В пороге их тьма! Только успевай таскать! На одну удочку стоко! Во-во, вишь: еще хвостом бьет! Идем скорей ужинать! Ну, паря, тут это да! По мне, если рыба — ничего не надо! Могу без хлеба. Жить можно!.. А как лезли, как лезли! Эх, ну прямо сказка! Во как лезли: чуть закинешь — тут как тут! Еще кинул — обратно попался! Ну ты подумай! И харьюзы-то каки, ты погляди, погляди! — крутил Валера свой кукан и захлебывался от восторга.