Летним вечером

— Ой, ради бога, не говори глупости, — перебила ее Анна Павловна.

— Глупости, — всплеснула руками Марина Львовна. — Ей дело говорят, а она глупости. Скажу тебе под большим секретом… Есть у меня на примете одна чудесная старушка. Не старуха — клад. Поверишь ли, вся черная магия ей подвластна.

— Что еще за черная магия?

— Ах, оставь, пожалуйста, — оборвала ее Марина Львовна. — Твои смешки всегда меня раздражают… Пойми ты: в науке еще так много неразгаданного и непонятного…

Пересев к Анне Павловне поближе на диван и понизив голос, точно их кто-нибудь мог подслушать, она стала рассказывать захлебываясь:

— Это просто чудо, а не старушка. Веру Лопухову помнишь? Как она, бедняжка, скандалила со своим Игорем! И что ж ты думаешь? Она только с помощью этой старушки и удержала своего муженька… А Семен Семеныч… сколько он, бедный, страдал со своим желудком. От врачей — никакого толку. А побывал у старушки — и все наладилось. О-о-о, теперь все обращаются к ней. Это такая знаменитость! Впрочем, — меняя тон, сухо сказала гостья, — я не настаиваю. Если ты так уверена в своем благоверном, — тут она бросила на Анну Павловну иронический взгляд, — то, конечно, можешь поступать, как знаешь…

— Ах, не знаю, ничего я не знаю! — вздохнула Анна Павловна, совершенно сбитая с толку этой тирадой.

— Подумай, как следует! Я бы тебе все же советовала попробовать, пока не поздно. Правда, это конечно будет стоить денег, но, бог мой, какой может быть у нас, женщин, разговор о деньгах, когда речь идет о нашем счастье!

Марина Львовна посмотрела на свои часики и заторопилась.

— Однако засиделась я у тебя, а мне надо еще побывать у Давидовичей. У них такой этот Гога прелестный! «Купите, — говорит, — мне машину». Как тебе это нравится? Чудо, а не ребенок! Прелесть! — И весело щебеча, Марина Львовна стала прощаться.

Проводив гостью, Анна Павловна опустилась перед туалетным столиком на стул и долго разглядывала себя в зеркале.

Из дубовой зеркальной рамы на нее глядело красивое лицо тридцатилетней женщины, не знавшее никогда больших огорчений. Сегодня же Анна Павловна увидела и тонкую паутинку морщин возле глаз, и матовую бледность щек, и седой волосок, пробившийся на виске.

— Может, действительно Мариша права, — прошептала она. — Ведь я уже старею…

Здесь мысли Анны Павловны коснулись самого больного места… Вспомнила она о неудачном аборте, о том, что у нее никогда не будет детей… Недавно муж ласкал в сквере соседского малыша и столько затаенной грусти было тогда в его лице… Слезы покатились по ее щекам, и она ощутила на губах солоноватый привкус.

«Да, да, — снова подумала Анна Павловна, — если у другой будет ребенок от него, тогда для меня все кончено…»

Углубившись в задумчивость, Анна Павловна не заметила, когда вошел в комнату муж.

Виталий Васильевич был, как всегда, веселый и шумный. Внес с собою в квартиру запахи улицы, завода, крепкого табака.

Ходил по комнате, разувался, искал туфли, открывал форточку, бросая мимоходом незначительные фразы. А Анна Павловна наблюдала за ним и все его слова, которые еще вчера были для нее такими естественными и обычными, казались ей теперь фальшивыми.

«Боже мой, — с тоскою удивлялась она. — Как он умеет притворяться! Этот громкий голос, эти быстрые движения… Чувствует себя неловко. Потому нарочно ходит по комнате и говорит, чтобы только не смотреть мне в глаза, чтобы только я ни о чем не спрашивала его…»

Разговор в этот вечер у Анны Павловны с мужем не клеился. Она была ошеломлена.

* * *

На другой день Марина Львовна уговорила Анну Павловну съездить к чудесной старушке, которой, по ее словам, повиновалась вся черная магия.

Вначале они долго ехали на трамвае, потом, сойдя на последней остановке, так же долго шли пешком по каким-то узким переулкам мимо пустырей и строящихся зданий, потом, наконец, остановились у деревянного одноэтажного дома.

Ничего примечательного и сверхъестественного в жилище колдуньи не оказалось. Комната была самой заурядной, из тех, что встречаются обыкновенно в старых городских квартирах. Стол, комод, большое трюмо и несколько кресел составляли обстановку. В углу на тумбочке стоял радиоприемник, в другом — стиральная машина. Было очевидно, что повелительница темных сил не чуждается известного комфорта.

В глубине одного из кресел сидела возле стола сморщенная старуха в черном платье и черном платке. Колода карт лежала на столе перед нею.

Ничего не обычного не было и во внешности старухи, но Анна Павловна ощутила невольный трепет, когда та в упор посмотрела на нее пронзительными глазами и, перебирая одной рукою колоду карт, а другой — гладя большого черного кота, заговорила, по-волжски окая, нараспев:

— Знаю, знаю, зачем пришла, голубица ты моя, душенька-матушка. Не скрыто от меня ничто ни во чистом небе, ни во сырой земле. Вижу, насквозь вижу и его и ее.

— Кого «ее»? — дрожащим голосом спросила Анна Павловна.