Лето

Поначалу ее не заботило, что весь Норт-Дормер знает: Черити Ройалл возит кузена мисс Хэтчерд по окрестностям в экипаже, который тот нанял у адвоката. Она всегда держалась сама по себе, пренебрегая сельскими ухаживаниями то ли из-за ожесточенной гордости подкидыша, то ли из-за смутных надежд на лучшую участь.

Иногда она завидовала сентиментальным треволнениям других девушек и долгим часам косноязычного флирта с немногими оставшимися в поселке парнями, но стоило ей представить, как она делает новую прическу или украшает шляпку лентой ради Бена Фрая или одного из Солласов, как томление отступало и накатывало прежнее безразличие.

Теперь она поняла, откуда у нее презрение к тому, что может предложить Норт-Дормер, откуда нежелание в нем жить. Она узнала, чего на самом деле стоит, в тот момент, когда Люций Гарни впервые взглянул на нее, замолчал на полуслове, покраснел и оперся на край стола. Однако недавно в груди девушки зародился новый страх, ужас перед вульгарным непониманием ее тайного счастья. Черити не волновали соседские сплетни о том, что она «гуляет с городским», но она не хотела, чтобы всей округе стало известно, сколько часов они проводят вместе каждый долгий июньский день. Больше всего она опасалась, что рано или поздно эти слухи достигнут ушей мистера Ройалла. Несмотря на благосклонность, с какой Норт-Дормер обычно взирал на юные парочки, Черити интуитивно чувствовала, что в день, когда она открыто выразит свое предпочтение, мистер Ройалл вынудит ее «за все заплатить».

Если бы Черити приняла ухаживания кого-то из местных парней, она бы так не тревожилась: решись она, и мистер Ройалл не смог бы помешать свадьбе. Однако все знали, что «гулять с городским» – совсем не то, что идти прямой дорогой к браку: в каждой деревне имелись жертвы подобных рискованных «гуляний». Страх, что мистер Ройалл вмешается, только усиливал радость долгих встреч с Гарни и в то же время вынуждал избегать слишком частых появлений на публике.

Когда Люций приблизился, девушка встала на колени, закинув руки за голову, и потянулась, выражая глубочайшее довольство жизнью.

– Я собираюсь отвести вас в тот дом под Поркьюпайн, – объявила она.

– Какой дом?.. А… понял: то ветхое здание возле болота, где живут люди, похожие на цыган. Занятно, что дом с претензией на настоящую архитектуру построили в подобном месте. Но те люди выглядят неприветливо, к тому же их там немало… Вы думаете, они нас впустят?

– Они сделают все, что я скажу, – уверенно пообещала Черити.

– Правда? – с улыбкой спросил молодой человек, проворно усаживаясь рядом. – Я бы не прочь взглянуть на то, что осталось от обстановки. Да и с обитателями местными поговорил бы. На днях мне кто-то рассказывал, что они пришли с Горы, только не припомню кто…

Черити украдкой бросила на него быстрый взгляд. Люций впервые заговорил о Горе не как о части пейзажа. Что еще он знает про Гору и про связь Черити с этим местом?

– С Горы? Ну и что? Я-то их не боюсь!

Словно не заметив вызывающего тона Черити, Люций Гарни опустился грудью на траву отломил несколько веточек тимьяна и прижал к губам. Вдалеке, над складками холмов, на фоне желтеющего закатного неба угрожающе высилась Гора.

– Надо мне как-нибудь подняться туда, хочу все осмотреть, – продолжил он.

– Разве там есть что-то стоящее?

– Ну почему, по-моему, любопытное место. Вы ведь знаете, там обосновалась целая колония изгоев. Поговаривают, они не хотят иметь ничего общего с жителями долины, точнее, смотрят на них свысока. Неотесанный, должно быть, народ, но в их характере есть что-то стоическое.

Черити не до конца поняла, что он подразумевал под «стоическим характером», но восхищение в голосе Люция подстегнуло ее интерес. Поразительно, как мало она знает про Гору, и как же это странно, в самом деле! Норт-Дормер принимал Гору как нечто само собой разумеющееся и выражал свое неодобрение скорее тоном, чем открытой критикой.

– Удивительно, не правда ли, – снова заговорил Гарни, – что на вершине того холма живет горстка людей, которым и дела нет до всего остального мира?

Эти слова взволновали Черити: они казались ключом ко всем ее бунтарским порывам. Ей хотелось, чтобы Люций продолжил рассуждать о Горе.

– Я мало что про них знаю. Когда они там обосновались?

– Никому не известно. В Крестоне мне рассказывали, что, когда сорок или пятьдесят лет назад прокладывали ветку между Спрингфилдом и Неттлтоном, некоторые железнодорожные рабочие пристрастились к выпивке, ввязались в неприятности с полицией и в конце концов ушли из поселка – исчезли где-то в лесах. А спустя год или два на Горе появилась колония. Потом, думаю, к ним присоединились другие изгои, стали рождаться дети… Теперь на Горе живет около сотни людей, и, похоже, руки закона до них не дотягиваются. Там нет ни школы, ни церкви, и даже шериф никогда не поднимается узнать, что там происходит. А разве в Норт-Дормере ничего про них не говорят?

– Говорят, они плохие.

– Плохие? – рассмеялся Гарни. – Ну так пойдем и проверим?

Покраснев, Черити повернулась к юноше: