Лето

Немец я только летний, – говорит Дэниэл. – Вырос здесь. Мой отец – немецкий англичанин. Он познакомился с моей матерью здесь, она была немкой, не считала себя еврейкой, пока это не проставили в документах. Она умерла три лета назад, триумф стольких воль подорвал ее собственную волю к жизни. Она родила меня здесь, в Уотфорде, в 1915 году. Война уже началась, отца интернировали, мать и сына отправили домой в Германию. Я познакомился с ним, когда мне было уже шесть лет. После войны я учился здесь в школе. Кроме лета. Мы проводили его в Германии.

Сейчас лето, – говорит Сириль. – Так что как раз сейчас вы немец, друг мой.

Дэниэл широко улыбается.

Я прошу не могли бы вы помочь, – говорит Сириль. – Мой немецкий английский – сделать его немецким англичанским. Хорошо?

Дэниэл говорит, что займется этим с удовольствием.

Сириль вынимает руку из кармана и кладет в ладонь Дэниэла что-то небольшое, из расплющенного металла. Это маленький эмалированный значок, булавка с обратной стороны отвалилась, но спереди сохранилась бóльшая часть эмали, персикового и голубого цветов, изображение головы и плеч девочки. Девочка в купальной шапочке прижимает к голове что-то золотистое. Внизу черно-белыми буквами написано:

«БАТЛИНЗ КЛЭКТОН, 1939».

Я нашел это рядом с… Как же это называется, для писем в ящике?

Ящик для писем, – говорит Дэниэл.

А!

Сириль смеется. Целиг слабо улыбается.

Der Briefkasten, – говорит Сириль. – Письмо. Ящик. Ящик для писем. Я смотрел на ящика для писем, потому что отверстие ящика для писем было закрыто металлической пластинкой, закрепленной на ящике для писем. Теперь я знаю это выражение.

Ха, – говорит Дэниэл. – Да вы прекрасный ученик. Только вы смотрели на ящик.

Genau![27] – говорит Сириль. – И я смотрю на землю, поскольку нащупал ногой эту плавающую девочку.

У девочки на значке вместо груди – волна из голубой эмали с белой эмалевой пеной на гребне.

Дарю вам, друг мой Дэниэл, ведь здесь мы все из нас в той же лодке, – говорит Сириль.

В одной лодке, – говорит Дэниэл.

Одна лодка, – говорит Сириль. – Одна лодка.

Спасибо. Но я никак не могу это принять, – говорит Дэниэл.

Зачем она держит эту штуку здесь, возле уха? – говорит Сириль. – Она что, как это слово, когда не слышат?

Глухая, – говорит Дэниэл. – Нет-нет. Вряд ли это слуховая трубка. Думаю, это должен быть бокал шампанского, думаю, она предлагает выпить тост. Словно она говорит: «Ваше здоровье!» Смотрите. Пузырьки в шампанском. Точечки здесь в эмали.

Glasur. Schmelz[28], – говорит Сириль.

Целиг, который сидел, уставившись в стол – чемодан на стуле, говорит что-то так тихо, что Дэниэл не может расслышать.

Цель запоминает мне, что Schmelz – это еще слово, чтобы сказать, когда голос или музыка очень приятно звучит, – говорит Сириль.

Цель напоминает вам, – говорит Дэниэл. – Спасибо, Цель.

Цель кивает.

Он ваш. Пожалуйста, не будьте чересчур англичанским. Сейчас же лето. Пожалуйста, примите, – говорит Сириль.

Спасибо, – говорит Дэниэл. – Я принимаю ваш подарок. Это очень любезно с вашей стороны.

Посмотрите на Целя, он думает, я дарил вам свою девочку, – говорит Сириль. – Нет лучше подарка. Теперь мы друзья всей жизни. Я дарил вам способ, как сбежать с этого острова на спине плавающей девочки.

Дэниэл улыбается. Он кладет значок на крышку чемодана.

В следующий миг значок исчезает.

Куда он исчез?

Дэниэл ищет его, но на чемодане ничего нет. Здесь нет никакого чемодана. Кто-то поставил на колени Дэниэлу поднос.

Сэндвич. Как мило.

Второй завтрак, – говорит соседская дочь.

А, – говорит он. – Снова здесь.

Да, – говорит она. – Сегодня же пятница.

Она неправильно его понимает, думает, он говорит о ней. Не важно.

Как вы, мистер Глюк? – говорит она. – Как прошла ваша неделя?

Она имеет в виду: «Спросите меня, как прошла моя неделя, мистер Глюк».

Он улыбается. Она добрая, славная, умная девушка, хоть уже и не такая сорвиголова, какой была в детстве. Порой Дэниэлу грустно за нее. Работа гложет ей душу. Ей одиноко. Это уж точно. Словно наблюдаешь, как ее подтачивает.

Все то же самое, а то же самое – это хорошо, – говорит он.

Я в среду из Сиены вернулась, – говорит она.

А, – говорит он.

Повезла туда на один день двадцать студентов, показать фрески Лоренцетти[29] в здании ратуши. «Доброе и дурное правление».

Никогда не видел, – говорит он.

У Тирана, – говорит она, – зубы нижней челюсти торчат изо рта, как у дикого кабана. А Мир, Храбрость, Благоразумие, Щедрость, Умеренность, Справедливость – все эти фигуры по центру «Доброго правления» женские. Храбрость в доспехах окружают рыцари в латах.

Что еще? – говорит он.

Стена с добрым правлением, – говорит она, – отличается идеальным равновесием и гармонией, и на каком-то глубинном уровне это подтверждается тем фактом, что она в великолепном состоянии. Ну а стена с дурным правлением очень сильно повреждена.

Расскажи мне одну из фресок, – говорит он.

Добрую или дурную? – говорит она.

Давай всегда выбирать доброе правление, – говорит он.

Она листает свой телефон.