— Косьбу прекратить! Всех на сушку сена и стогование. — И, уже обращаясь к ребятам: — Ну, кажется, на этот раз без бригады выпускников не обойтись… — Никто не перебивал, хотя каждому хотелось поскорей узнать, что произошло, почему прекращается косьба. — Ребята, подробно объяснять нет времени, а обстановка: изменился ветер, и завтра прогноз погоды сулит небольшие дожди. Не вас учить — пять минут дождь, потом за пять часов не высушить сена. Да и сколько его испортишь, если зачастит дождичек…
— А вешала где, Иван Трофимович?
— В них-то все и дело, продолжал Русаков. — Жерди для вешал должны были быть сегодня уже здесь. Жерди мы рубили на леспромхозной делянке, чтобы свой лес не портить, и погрузили в шаланду… А ей дорогу преградил залом. Так вот, ребята, сейчас Емельян пригонит автомашину, едем в Большие Пустоши. Там у переправы возьмем багры, захватим кое-какую одежонку, у кого есть — резиновые сапоги, и на Кривую протоку. Все ясно?
— Все, — ответил Игорь и побежал к трактору.
И вот Емельян заворачивает на пойму какой-то колхозный грузовик. А через полчаса бригада выпускников уже мчалась в машине к Большим Пустошам.
27
Игорь забежал домой, переобулся в резиновые сапоги и, натянув на плечи ватник, на ходу крикнул матери, что он едет на Кривую протоку разбирать залом. Едва успел он скрыться за воротами, как во дворе появился отец. Вот уже более недели он жил в Больших Пустошах, что за последние годы с ним редко случалось, и, как он говорил, отягощал себя колхозной работой. Но иного выхода у него не было: вместе с другими плотниками он ставил новый птичник, отрабатывал потерянные деньги.
— Это куда Игорь побежал? — спросил Егор, садясь за обеденный стол.
— Залом на Кривой протоке, — ответила Наталья Захаровна.
— Место знакомое. Помню, однова там древесины набило — полкилометра не меньше, два дня разбирали да проталкивали. Игорь даже мне помогал. А за сколько подрядились, не знаешь?
— Не спрашивала.
— Жалко, меня не позвали.
Егор ел неохотно. Он то и дело вставал с табуретки, потом вновь садился, — видимо, его что-то беспокоило. Наконец он решительно поднялся из-за стола.
— Молока хочешь? — спросила жена.
— Нет, — ответил он уже из сеней и направился в сарай. А через несколько минут он вышел оттуда с длинным багром и, ничего не сказав, зашагал к калитке.
— Ты далече собрался?
— На Кривую протоку.
— А на птичник?
— Упрежу, там найдется кому за меня топором потюкать. А на заломе я за полдня заработаю больше, чем за неделю.
— Туда полдня пешком идти.
— А на машине и за месяц не доберешься — кругом болото.
— Ты хоть наведайся к Русакову, чтобы зря туда не топать. Может быть, и без тебя управятся.
— Мальчишки управятся? А я погляжу, как они управятся. Тут дело хитрое, Наталья. Как приду, свою цену — полста рублей — спрошу. Не дадут? Не надо. Погожу. Зато, как ничего у них не выйдет, и семьдесят пять выложат да еще поклонятся.
Он все же зашел в правление. Спросил Русакова. Ему ответили: уехал на Кривую протоку. С ребятами уехал. Обидно, до болота можно бы на машине. А там, конечно, десять километров пешком. В нерешительности потоптался у крыльца колхозной конторы. Может, не стоит ходить? Как бы не так! Дурак он, чтобы отказаться от верной полсотни! Эх, бывало, только слушок о заломе — он тут как тут с багром. Стареешь, Егор, стареешь.
Еще было совсем светло, когда Егор добрался до Кривой протоки. Он был выносливый ходок и, выйдя после колхозной бригады на час позже, да и до болота пробираясь пешком, поспел к залому, едва ребята успели замочить в речной воде свои багры. Да, залом на Кривой протоке был хоть и не так велик, какой однажды в этих местах пришлось ему разбирать, но все-таки и не малый — так метров на сто, не меньше. Бревна, как и полагается при заломе, сплошь покрыли речку от берега до берега, они переплелись между собой, стояли торчком, словно вбитые в речное дно сваи, — и по тому, что сплошной настил уже наползал на песчаную отмель, Егор сразу понял: река забита бревнами почти до самого дна. Это уж не залом, а заломище!
Ребята суетились. Над рекой стоял многоголосый шум, каждый как мог старался протолкнуть на чистую воду свое бревно, и в этой сумятице никто не заметил стоящего на берегу и неодобрительно покачивающего головой Егора. Первым его увидел Русаков и удивленно спросил:
— Ты как сюда попал?
— Ногами, Иван Трофимович. Притопал ногами.
— Ты же на птичнике должен быть.
— А я свой урок выполнил и к вам пожаловал. Нельзя разве? Даже багор прихватил. Могу помочь. Только не знаю, кто у вас в артели за старшего.
— Я, — сказал Русаков.
— Ты старший по колхозу, а тут артель… За сколько ребята взялись растащить залом? Много леспромхоз денег посулил?
— Много. Сразу и не сосчитать, — улыбнулся Иван Трофимович.
— Рублей двести на артель?
— Мало кладешь.
— Ну, двести пятьдесят.
— Бери еще выше!