Я снимаю душную кожаную птичью маску и утираю со лба пот, кладу её подле себя. Стянув тяжёлые сапоги, ослабляю перевязь и с блаженным вздохом вытягиваюсь, оперевшись спиной о замшелый валун. Подставив лицо влажному ветру, наблюдаю, как в рваных грязно-серых облаках, истёртых быстрым ветром до полупрозрачности, то и дело сквозит приглушённый осенний свет далёкого солнца. Он легонько, словно игривый котёнок, касается меня то там, то здесь, пускает солнечных зайчиков от моего до блеска начищенного арсенала… Не брезгует. Не прячется за горизонт, в ужасе задёрнув небо тучами, при виде меня, наёмного убийцы, о котором слышали все, но лица которого не знает никто. Это и к лучшему: говорят, стоит только Змееяду снять маску, свет померкнет — настолько он ужасен. Глупости это всё. Не меркнет. Я проверял.
Будь я на месте света, померк бы при виде нашего короля, молодого и прекрасного. В голове его от скопившихся там мыслей черней, чем в деревенском дымоходе. Но зла он не делает, нет. Зло за него буду делать я. Такая работа.
Она уже даже и не помнила, когда именно драконы поняли, что это не просто охота — развлечение для глупых, богатых и суеверных. Их истребляли. Продуманно и жестоко. Всех. Не оставляли даже самых маленьких. Драконы редко живут семействами, они чаще одиночки, поэтому их сложнее отыскать. Но ей не повезло. Их было много, что упрощало поиск их гнезда. Их было много, и это многократно увеличивало боль потери. Их было много…
След её я отыскал быстро. Не знаю, какие сложности были с этим у предыдущего наёмника, который не довел дело до конца. Найти ее было просто, во всяком случае, для меня.
Она шла довольно медленно, перебираясь через замшелые кочки и нагромождения валунов, старалась держаться под сенью реденького лесочка, но неотвратимо приближалась к большой каменистой равнине, раскинувшейся пред грядой чёрных холмов. Было заметно, что ей тяжело и больно. Она то и дело останавливалась, переводила дыхание, опершись тонкими руками о валуны, иногда её скручивали жестокие приступы кашля, после которых женщина ещё некоторое время приходила в себя, прежде чем продолжить путь.
Сначала я неслышно следовал за ней, след в след, незримо и неотвратимо, как и подобает смерти. После очередного приступа кашля я увидел на её ладонях кровь — густую, маслянистую, чёрную драконью кровь. Теперь я был точно уверен, что она — та, кто мне нужен.
Взобравшись на гряду валунов, скользких от первого сковавшего их ледка, я залёг с арбалетом в низеньких ёлочках, ожидая оптимального для выстрела момента. И вот она вышла в точности под мою стрелу и замерла. Я положил палец на спусковой крючок, готовый выстрелить в любую секунду и… был не в силах этого сделать.
2
Я поняла, что он здесь. Убийца. Я почуяла его. Запах кожаной маски, стального болта в арбалете, хладнокровной готовности убить меня и следом — запах его страха, рождённого бессилием пред чем-то непостижимым.
Я стояла и ждала, но чего? Выстрела, которого, я понимала, уже быть не могло, его дальнейших действий? Признаться, если бы этот человек выполнил свою работу так, как про это рассказывали — быстро и безболезненно… безукоризненно — он стал бы моим избавителем.
Едва уловимое движение теней справа от меня, на каменной гряде, на самой грани видимости. Убийца стоял в полный рост, бледный, с рассыпавшимися по плечам волосами цвета тьмы. В одной руке он держал опущенный арбалет, а в другой — кожаную птичью маску. Это дурной знак. Лицо Убийцы видят лишь те, кому суждено умереть от его руки. Красивое лицо, надо признаться. И я ещё несколько мгновений жду, что он передумает, вскинет арбалет и избавит меня от боли, снимет тяжесть всех обязательств, всей ответственности, которые легли на последнего дракона, умудрившегося выжить.
Но мы не можем: он — сделать то, что должен, я —
И я продолжаю свой путь.
Мы стоим и смотрим друг на друга очень долго, и я всё отчётливей понимаю, что не могу убить её, но не понимаю, почему. Впервые за долгие годы моего ремесла я не могу прервать чью-то жизнь.