Лето Мари-Лу

Мари-Лу смеется надо мной. «Ветра образуются постоянно, — говорит она. — Это связано с повышением и понижением атмосферного давления. Из-за этой разницы потоки воздуха перемещаются и создают ветер».

Вероятно, где-то в другом месте бушует ураган, потому что здесь ветра нет вообще. Листва на деревьях обвисла. Я начинаю скучать по звукам. По шороху, всегда окружавшему нас, к которому мы так привыкли, когда ветер дотрагивается до крон деревьев. По тихому колыханию штор в открытом окне. По шелесту волн. Все эти повседневные звуки сейчас отсутствуют, все эти звуки порождает ветер.

— Я читал один стих о том, почему мы слышим дуновение ветра, — говорю я. — Потому что умершие люди превращаются в траву и деревья. Их-то мы и слышим, когда дует ветер.

— Ты любишь стихи?

— Этот стих я прочитал в некрологе.

— Ты читаешь некрологи?

— Это был некролог о моей бабушке. Она умерла в прошлом году.

Мари-Лу выдерживает минутную паузу в память о моей бабушке и затем говорит:

— Как ты считаешь, это правда?

— Не знаю. В каком-то смысле мы составляем единое целое со всем живым на земле. Ведь те, кто умер, куда-то уходят.

— Да, я тоже так думаю, — говорит Мари-Лу.

Мы наслаждаемся тишиной, теплом и спокойствием. Поверхность озера такая гладкая и блестящая, что кажется, по ней можно прокатиться на роликах.

Я учусь плавать каждый раз, когда купаюсь. После нескольких неудачных дней начинает получаться все лучше и лучше. Я установил новый рекорд Фьюка — семнадцать гребков — и горд этим, как петух.

Иногда мы с Мари-Лу ходим по тропинке к маяку. Мы проходим лишь небольшой отрезок пути. Разворачиваемся, пытаемся идти назад. Я крепко держу ее за талию. Она делает маленькие неуверенные шажки. Часто отдыхает, наваливаясь на меня всей тяжестью своего тела. Но, тем не менее, она идет сама! Я принимаю то, что есть, и больше не тороплю ее. Меня не покидает мысль, что она смогла бы ходить лучше, если бы чаще тренировалась. Не могу удержаться и указываю ей на это.

— Ты прекрасно ходишь, — угодливо говорю я. — Нам следовало бы делать это ежедневно. А лучше всего утром и вечером.

— Для меня это не так важно, Адам.

— Я лишь имею в виду, что тренироваться раз в неделю — это пустая трата времени. Нужно тренироваться чаще. Иначе тело просто не успевает понять, что ты от него хочешь. Если чистить зубы лишь раз в неделю, они постепенно выпадут. Если пить воду только раз в неделю, тело усохнет. Понимаешь? Твои ноги не успевают понять, чему их учат.

— Да отстань ты, доктор Адам!

Я закрываю эту тему, потому что слышу по ее голосу, что она вот-вот разозлится.

* * *

Мы делаем самое глупое, что только могут сделать два человека на пустынном острове, — мы ссоримся.

Все начинается с того, что я принимаюсь готовить еду на примусе. Мари-Лу подъезжает к палатке и по пути нечаянно опрокидывает бутылку с денатуратом. Я не сразу это замечаю, но через несколько секунд чувствую резкий запах. Подбегаю и поднимаю бутылку. Осталась лишь четверть. Остатки впитались в землю.

Видимо, наш спор о том, как часто нужно заниматься, тоже сыграл свою роль. Это была единственная причина нашего разногласия. Но мы так и не высказали его друг другу. А теперь я сожалел, что не сделал этого.

К тому же мы проголодались. Время обеда могло уже давно пройти. Возможно, было уже без пятнадцати пять, а не десять минут второго, как мы думали. Можно было бы определить по солнцу, но в эти жаркие дни мне кажется, что солнце весь день стоит посреди неба.

— Ты могла бы быть осторожней, — срывается с моих губ.

— О чем это ты? — не поворачиваясь, отвечает Мари-Лу.

— А вдруг все бы вытекло.

— Ну и что?

— Как бы мы готовили еду?

— Держи в порядке свои дурацкие бутылки.

— А тебе обязательно надо было ехать прямо по кухне?

— Кухне? Какой еще кухне?

Тут кресло разворачивается. Лицо Мари-Лу побелело от гнева.

— Здесь, где я готовлю, — отвечаю я и обвожу руками вещи, разложенные вокруг. — Это кухня, здесь надо стараться смотреть себе под ноги.

— Прости, я такая неуклюжая!

Мари-Лу решительно крутит колеса, и коляска проезжает прямо по «кухне». Одно колесо опрокидывает кастрюлю с картофельным пюре, другое разрезает последний батон на две ровные части.

— Пока, мамуля! — фыркает она.

— Мари-Лу! — кричу я ей вслед.

Но она не отвечает. Это наша третья настоящая ссора. Гражданская война на Фьюке.

* * *

— Адам, смотри, круизный теплоход!

Я бросаюсь к берегу. Выкрашенное в белый цвет, немного старомодное судно медленно и величественно скользит по воде, как железный лебедь. Это «Диана». Она останавливается, чтобы туристы могли насладиться видами Фьюка. Корабль меньше чем в сотне метров от острова. Странное чувство. Эти люди словно подглядывают за нами. Из громкоговорителя слышна английская речь, и я понимаю, что речь идет об Отшельнике, о том, что он прожил здесь более пятидесяти лет в полном одиночестве. До нас доносится: «Не lived here for more than fifty years, all by himself…»