Лето Мари-Лу

— Бритт иногда как с цепи срывается. В детстве я ее ненавидел. Но она никому не желает зла. Она такая, какая есть, — придурошная недотепа.

— Все равно я терпеть ее не могу, — говорит Мари-Лу.

— Так приятно было бросить в нее яйцо, — говорю я. — Когда оно разбилось о ее башку, я почувствовал, что отомстил за часть ее гадостей.

Мари-Лу смеется:

— Я глазам своим не верила, глядя, как яйцо стекает по ее шее. Не думала, что ты способен на такое.

— Я тоже.

— Да, человек многое не знает о себе самом, — говорит Мари-Лу.

— За тебя, — говорю я.

Мы едим вилками из банок. Сладкий сок капает на черную скатерть. Мари-Лу безумно нравятся груши в коньяке. Я говорю, что никогда их не любил, и она съедает большую часть сама.

Я украдкой разглядываю Мари-Лу. Сначала ее коляска ввела меня в заблуждение. Потребовалось время, прежде чем я понял, в чем дело. Проблема не в ее физическом увечье. Сейчас дело в другом. Она получила иную травму. Что-то в ее душе сломалось, когда она потеряла веру в тех, кто был всем в ее детском мире: когда король изменил королеве, и принцесса заболела от горя. Вот что высасывает ее силы. Но душевная травма словно уходит на второй план и прячется в тени внушительной инвалидной коляски.

* * *

— О чем ты думаешь? — спрашивает Мари-Лу.

— О тебе.

— Обо мне?

— Да, и о себе.

— Обо мне и о себе?

— Да, о тебе, о себе, о грушах в коньяке и об отшельнике с Фьюка.

— Обо мне, о себе, о грушах в коньяке и об отшельнике с Фьюка? Что же тут общего?

— Много чего. Особенно теперь.

— Вот как.

— Но иногда я вспоминаю и о твоем отце. Ты бы навестила его.

Мари-Лу смотрит в окно. С внешней стороны по нему медленно стекают струйки воды. С внутренней стороны стекло совсем запотело от нашего дыхания. Мы ничего не видим. Нас тоже не видно.

— Я знаю, — наконец говорит она. — Я его обязательно навещу. Но не в этот раз.

— Потому что он не хочет?

— Да. Потому что он не хочет, и потому что я не хочу.

— Я не уверен в том, что ты права. Конечно же, он хочет увидеться с тобой.

— Да, я тоже это понимаю. Но он должен воспользоваться шансом, чтобы сначала изменить свою жизнь. Привести в порядок себя самого. Вот что он имеет в виду.

— Возможно, у него получится, если он увидит тебя.

— Он не думает, что в этом есть смысл, пока он ведет такую жизнь.

— А ты позволяешь ему так думать. Ты ничего не делаешь, чтобы ситуация изменилась.

— Адам, он же пьет!

— В этом нет ничего странного, — говорю я. — Многие люди пьют. Но ведь он — твой отец.

Мари-Лу не отвечает. Мои слова звучат банально. Я чувствую, что должен пояснить, что имел в виду.

— Некоторые взрослые совсем как дети, — говорю я. — Они как маленькие. У них такие же сильные чувства и такие же слабости. Они так же радуются и испытывают смертную тоску. Посмотри на Бритт Бёрьессон, она…

— Давай не будем сейчас о ней говорить!

— Мы говорим не о ней. Мы говорим о тебе и твоем папе.

* * *

Последнее время, что мы проводим вместе, не похоже на наше лето. Идет дождь. Когда днем случается перерыв, я иду в лес Бауэра за грибами. И нахожу их там. А потом снова льет дождь.

Мари-Лу в основном сидит в доме. Двери автофургона и калитка птичьего двора настежь раскрыты, но Сив и Рут тоже не хотят выходить.

Я спускаюсь к мосткам, чтобы вычерпать из лодки дождевую воду. В этот раз я чувствую себя совсем иначе. Раньше это была обычная лодка, одна из множества себе подобных. Теперь же это — «Черная чайка», судно, побывавшее в передряге.

В такую погоду мне трудно работать над портретом Мари-Лу. Мы пробуем в доме. Она сидит в кухне, но искусственное освещение все портит. Честно говоря, я мог бы закончить портрет и без нее. Все уже есть во мне.

Я заканчиваю цветы иван-чая и фон.

Иногда я думаю, что мы могли бы навестить Бьёрна. Но что-то меня останавливает. Все не так просто. Я это понимаю.

— Я хочу домой, — говорит Мари-Лу.

— Папа заедет за нами в пятницу.

— Я хочу уехать раньше. Я хочу сейчас.

Я еду на велосипеде в «Вивохаллен», хочу позвонить маме Мари-Лу. Моросит. Приехав, я обнаруживаю, что забыл телефонную карточку, но Линда, мой верный друг, позволяет мне взять карточку в долг.

— Приедешь сюда и расплатишься как-нибудь в другой раз.

— Спасибо, Линда, — говорю я.

Когда я беру карточку, я впервые смотрю на Линду. Она улыбается мне. Немного стесняется. У нее красивые глаза.

— Спасибо, — еще раз говорю я. — Я обязательно заеду.

Ирьи нет дома, и я несколько секунд раздумываю, что делать, пока автоответчик говорит свое обычное «к сожалению, сейчас никто не может ответить на ваш звонок, поэтому оставьте сообщение». Это голос Мари-Лу, странно слышать его на другом конце провода, зная, что она сама находится здесь. Я набираю побольше воздуха в легкие и выпаливаю:

— Здравствуйте, это Адам. Я хотел бы узнать, не могли бы вы приехать и забрать Мари-Лу, потому что она хочет домой. У нас все здорово и… да, я надеюсь, вы сможете забрать ее. До свидания… нет, кстати, Мари-Лу передает вам огромный привет… До свидания.

Когда я возвращаюсь домой, дождь наконец заканчивается. Зато дует сильный встречный ветер.

* * *