Лето на чужой планете (СИ)

Проницательности Колибри посвящается)))

Под утро меня разбудил глухой шум дождя. Тяжёлые капли мерно колотили по черепичной кровле. Иногда порыв ветра швырял их в оконное стекло, и тогда капли печально звенели, разбиваясь.

Какое-то время, я лежал, прислушиваясь к звукам дождя и тихому дыханию Лины. Затем осторожно вылез из-под одеяла.

Дождь всегда нагонял на меня печаль. А ночную печаль лучше всего снимать хорошей порцией чего-нибудь вкусненького.

«Спущусь на кухню» — подумал я. — «Наверняка от ужина остались пироги с яблоками».

Проходя мимо двери кабинета, я услышал голоса. Они вплетались в шум дождя, и сначала я не обратил на них внимания, а прислушавшись — вздрогнул. Мои ноги словно приросли к полу. Я услышал голос мамы:

— Что ты делаешь, Говард? Оставь мальчика в покое! Ты мне всю жизнь искалечил, а теперь взялся за Ала? Для чего ты вообще вернулся из Тихого Озера?

Голос Говарда глухо ответил:

— Я вернулся, потому что обещал тебе. Я любил тебя, Ани. И сейчас люблю. Если бы дождалась меня тогда! Но нет. Стоило мне уехать — тут же рядом с тобой появился Юлий. Так кто из нас кому искалечил жизнь?

Дверь кабинета была закрыта, но неплотно. Я впился кончиками пальцев в торец двери и, затаив дыхание, потянул на себя. Между косяком и дверным полотном появилась узкая тёмная щель. Значит, они сидели в темноте, словно заговорщики! Наверное, и разговаривали шёпотом, пока эмоции не взяли верх.

Голоса стали громче:

— Ты уехал ночью, разругавшись с моими родителями! А потом тебя не было шесть лет. Шесть лет, Говард! Что я должна была делать?

— Ждать! Ждать и верить, Ани! Но ты не смогла. Когда я вернулся — у тебя подрастал четырёхлетний сын.

Дощатый пол коридора качался под моими ногами. Я отпустил дверь и прижался спиной к стене, чтобы не упасть. Весь мир, вся моя жизнь от самого детства по сегодняшний день вдруг зазмеилась трещинами и лопнула, словно старое зеркало.

— Говард, я прошу тебя! Убеди Ала не улетать на этом чёртовом корабле! Он послушает тебя.

Мама, никогда не повышавшая голос, почти кричала. В её голосе звучало такое отчаяние, что я хотел ворваться в кабинет. Плевать на приличия, лишь бы успокоить её!

— Ал уже совсем взрослый, Ани. Он сам должен решать, что делать.

— Он — мой сын, Говард!

— Он и мой сын тоже. Пусть решает сам.

Вот сейчас пол окончательно ушёл у меня из-под ног.

Со стороны кухни донёсся оглушительный звон кастрюль. Наверняка проклятый желтопуз добрался-таки до вкусняшек, оставленных Матильдой на завтрак.

Я бросился по коридору, толкнул тяжёлую входную дверь и выбежал на улицу. Струи дождя хлестали по лицу, словно мокрые тяжёлые плети. Но сейчас это было к лучшему — дождь скрыл злые слёзы, душившие меня.

Я сначала бежал, а потом шагал по раскисшей дороге, не разбирая луж. Куда? Да какая разница, куда идти, если горло перехватил тесный ошейник обиды?

Умом я понимал, что всё уже произошло много лет назад, и ничего тут нельзя поправить. Но для меня катастрофа случилась только сейчас. Она застигла меня врасплох, словно ящерб зазевавшегося мышехвоста.

«Нет, не врасплох!» — упрямо возразил я себе. Я же видел взгляды, которыми обменивались Говард и мама, чувствовал, что недоговорённость, которая пролегла между ними, имеет свои причины. Но и представить не мог, что это имеет какое-то отношение ко мне.

А отец? Выходит, его подозрения были не напрасны. Только в одном он ошибся — напрасно считал своим сыном меня.

А дождь всё лил и лил, словно пытался смыть прошлое, утопить его в потоках мутной воды. Окончательно вымокнув и продрогнув, я добрался до фермы дядьки Томаша и постучал в дверь.

***

Я сидел возле пылающей печи, завернувшись в тёплое одеяло. От развешанной не верёвке мокрой одежды шёл пар. Душистый пар поднимался и над кружкой с горячим цветочным чаем, которую я крепко сжимал в руках. Я сделал большой глоток и с благодарностью посмотрел на тётю Джуди. Она сидела напротив, подперев подбородок костистой ладонью.

— Я знала, Ал. Ани сама рассказала мне. Она так боялась этой любви. Ходила, словно помешанная.

Я вздрогнул. Помешанная? Тётя Джуди говорила словно не о моей маме, а о каком-то другом человеке, которого я совсем не знал. Моя мама всегда была рассудительной, спокойной.

— Они с Говардом с детства дружили. Всегда вместе — в школу, из школы, в поле и в лес. Все думали, что они поженятся. А потом Говард уехал в Тихое Озеро. Решил стать учителем. Наш-то старый учитель помер от сердца. Вот Говарду и втемяшилось в голову занять его место. Он всегда был неспокойным, вечно что-то выдумывал.

Когда Говард уехал, родители Ани просто запилили. Убедили её, что Говард уж не вернётся, что давно нашёл себе другую и думать про Ани забыл. А она прождёт напрасно, и никому не будет нужна.

Тут-то и подвернулся Юлий. Он давно по Ани сох, но с Говардом ему было не тягаться. А тут прямо пристал — ни на шаг не отходил. Видать, сговорил с её родителями.

Тётя Джуди поднялась с табурета, сняла крышку с кастрюли, которая стояла на плите, и длинной деревянной ложкой принялась мешать аппетитно булькающее варево.