Лето на колёсах

«Ишь куда залезла, — осудил её Влас. — Странные люди девчонки! Один вдох — выдох, и уже каменеют как статуи. То ли дело мы, мужчины! Нас вздохами не проймёшь. Знаем себе цену!»

На парковой аллее показался усатый человек. Подметая дорожку, он размашисто шаркал метлой и шаг за шагом приближался к скамейке. Когда подошёл совсем близко, остановился и с ухмылкой посмотрел на Власа:

— На свидание пожаловали, молодой человек?

— Угу, — буркнул Влас и тотчас спохватился: — То есть ист… Что вы!.. Я просто так… На прогулке… Звёзды изучаю…

— Гм, интересно, — хмыкнул усатый и устремил глаза к небу. — Кто бы на эту скамейку ни садился, обязательно на небо смотрит. Особенно, если двое садятся. Почему бы это, а?

Влас растерянно хлопал глазами.

— Стало быть, у тебя нет никакого свидания? — переспросил усатый. — А мне на тебя указали: «Свидание, мол, у него». Просили кое-что передать. Но если ты не тот самый…

В голове у Власа зашумело, и все мысли перемешались. Он не знал, как поступить. Лучше, конечно, ничего не говорить незнакомцу. Но тогда и он ничего не скажет. А ведь это, наверное, Лена о чём-то попросила усатого. И Влас, покраснев, смущённо признался:

— И тот самый… Лена писала в записке, что будет ровно в девять…

— Какая такая Лена? — недоуменно поднял брови усатый человек. — Тому, кого я здесь найти должен, записку писал парнишка… Нет, ты не «тот самый». Наверное, ты что-то путаешь.

— Пар-парнишка? — встревожился Влас.

— Ну да! Он только что ко мне подбегал. Твоих лет парнишка. Курносый. Всё время шмыгал носом и хихикал. «Подойдите, говорит, к однорукой статуе, там один ненормальный свидания дожидается». Я ещё поинтересовался: «А какой он ненормальный: тихий или буйный?» И он меня успокоил. «Тихое помешательство, говорит, после кинофильмов. Вообразил себя влюблённым Ромео». И просил меня шугануть того Ромео со скамейки, чтобы он штаны зря не протирал и не верил глупым запискам… Да, видно, не о тебе речь шла. Ты, пожалуй, слишком мал для Ромео. И вид у тебя вполне нормальный…

На какой-то миг Власу Маковкину показалось, что однорукая спортсменка, нависшая над ним всей своей громадиной, шевельнулась и стала опускать ему на голову свое увесистое каменное весло.

УХА ИЗ «ОП-ЛЯ»

Сидят на берегу три рыбака — Влас Маковкин, Глеб Горошин и Женя Карпов. Смотрят на поплавки и гадают: «Клюнет — не клюнет?»

Поплавки замерли. Не шелохнутся. На них уселись стрекозы.

— Стрекоза на поплавке — не жди рыбы на крючке, — сочиняет Влас.

Ему надоело сидеть молчком, и он вот уже час говорит стихами. Глеб и Женя набрались терпения на целый день. Они знают: рано или поздно рыбы заметят наживку. А Власа заедает тоска. Хотя бы один клевок! Ершам и пескарям самое время пообедать. Может, они уже пообедали где-нибудь в другом месте? Значит, теперь у рыб послеобеденный мёртвый час, и ждать их бессмысленно.

— Переняли плотвички человечьи привычки, — жалуется Влас Жене Карпову. — Огорчаешь ты меня — не клюёт твоя родня!

— Почему моя? — не понимает Женя.

— Леши, караси, плотва и им подобная братва — ты, Карпов, знаешь таковых — из семейства карповых.

— Следил бы лучше за поплавком, балабон! — ругается Женя.

— Здешней рыбёшки не хватит и кошке…

Власу смешно смотреть на горе-рыбаков. Он втыкает удочку в берег, а сам ложится на песок загорать. Поворачивается на бок, потом на спину и посыпает живот песком.

— Не рыбалка, а обман, — нежась под солнцем, декламирует он. — Карауль пустой кукан.

— А кто виноват? Трещишь как сорока. Всю рыбу испу… — Глеб не договаривает — поплавок дёргается, переворачивается и бежит в сторону.

Удочка со свистом разрезает воздух.

— Оп-ля! — восклицает, лёжа в песке, Влас и поднимает ногу. — Рыбёшке привет от старых штиблет!

На крючке трепещет маленький окунишка.

У Жени Карпова тоже клюёт.

— Оп-ля! — снова орёт Влас. — Вот это окунёк — ростом с ноготок!

— Чем лежать, — косится в его сторону Глеб, — взял бы да червей накопал. Клёв начался.

— А ерши не дураки. Для чего им червяки?

И тут сразу несколько кругов оживает на речной глади. Это играет рыба. У Глеба на крючке уже болтается остромордый щурёнок, а Женя рядом прыгает от счастья: на его лесе извивается, отсвечивая серебром, бойкая сорожка.

Влас громко приветствует:

— Оп-ля! Без особого труда тянем рыбку из пруда.

— Двое тянут, — отвечает ему Глеб, — а третий потягивается. Из твоего «оп-ля» ухи не сваришь.

Друзья едва успевают нанизывать червей на крючки — такой клёв пошёл!

— На уху теперь, пожалуй, будет! — хвастается Женя.

— И кошке останется, — соглашается Глеб.

Власа гложет тайная зависть к рыбакам. Но самолюбие не позволяет показать это. И он безразличным голосом произносит:

— Пойду проверю свой крючок, может, съеден червячок?

Влас стряхивает песчинки с живота и неторопливо подходит к своей удочке. Но что такое? Леса пружинит, не поддаётся. Удилище изгибается в дугу. Влас — дёрг, дёрг! Ни с места! На крючке что-то очень тяжёлое и упрямится изо всех сил.

— Эх… Вот ведь… Наверное, щука, — с дрожью в голосе произносит Влас и не может больше говорить стихами.