Лето на улице Пророков

По смерти старика нога госпожи Джентилы перестала ступать в дома прежних друзей, наша домовладелица выходила лишь раз в неделю нанести визит судье Дану Гуткину, посодействовавшему ей уладить дело о наследстве старого бека к полному ее удовлетворению, как прежде содействовал самому старику наилучшим образом завершать дела и судебные тяжбы. Сей член Верховного суда, приятель ее недавно ушедшего в мир иной супруга, в ту пору весьма прославился, и главный источник престижа, коим он пользовался среди почтенных и именитых персон, как евреев, так и арабов, проистекал из его влияния на британскую администрацию. Он помнил не только о днях величия госпожи Джентилы, когда была она супругой консула, равного наместникам, пашам и правителям областей Оттоманской империи, но и о днях ее красы, когда она затылком ощущала обращенные на нее со всех сторон взгляды мужчин. И тем не менее в последнее время она стала возвращаться домой после визитов к судье разочарованной из-за того, что речи его начали плутать в мрачных закоулках. Вместо того чтобы снова предаться воспоминаниям о тех днях, когда была она избрана одна среди всех учениц преподносить цветы важным гостям учебного заведения имени Эвелины де Ротшильд, он начал возвращаться мыслями и речами к годам, предшествовавшим той блистательной эпохе, к теснинам бедности и ничтожества во тьме раннего детства дочери неимущего столяра с улицы Мидан в еврейском квартале Старого города, босой малышке в драных лохмотьях, выглядывавшей из чердачного окошка над лавкой. Ведь тогда все семейство ютилось в каморке над мастерской, пропитанной запахами столярного клея, терпентина и стружек. Все дни жизни своей отец Ентеле (ибо так звалась она, и таково было имя ее в Израиле — Ента, покуда не явился господин консул, Иегуда Проспер Луриа-бек, с визитом вежливости в школу для девочек имени Эвелины де Ротшильд, и она не была избрана поднести ему цветы от имени выпускного класса) провел в отвратительной нищете, он — лучший из столяров Иерусалима, изучавший свое ремесло в венценосной Вене и создавший арон га-кодеш^[35] для синагоги «Общество Сиона» (под полом которой находился подземный ход, ведущий к горе Сион и захоронениям дома Давидова), а также и для синагоги «Нисан-бек», и для Стамбульской синагоги выстроил он превосходные аронот-кодеш. С верхней ступеньки деревянной лестницы, ведущей в жилую комнатушку, она смотрела вниз на отца, стоявшего посреди своей мастерской с подобострастно склоненной головой перед старостами синагоги и в робких выражениях униженно намекавшего им на несколько монет к субботе в счет платы за арон га-кодеш, работа над которым высасывала из него все соки в течение долгих месяцев, а заказчики бесконечно оттягивали и без того несправедливый расчет, ублажая его хитроумными толкованиями Торы и чудными мидрашами, призванными заменить собою выплату денег. В противовес сим столпам города богатые бухарцы, для которых он мастерил широкие, как колыбели к помолвке, комоды, по недостатку владения языком и Торой не умевшие подсластить речениями блаженной памяти наших мудрецов сокращение и задержку оплаты, встречали его гневными взорами и бранили за нетерпеливость и наглость притязаний. Из трясины голода и унижений бедный столяр был вызволен благодаря ревнителям веры, поджегшим его дом из-за креста русского монастыря, что на вершине Масличной горы. Время от времени настоятель монастыря заказывал ему различные столярные работы, но вырезывать ему кресты столяр не соглашался, пока «воды не дошли до души его»^[36] и не остался он без последнего гроша на покупку субботних свечей. Сдавшись, наконец, он вырезывал большой крест масличного дерева ночами, ибо чувствовал себя не в своей тарелке, да и неприятно, когда бы увидели прохожие, что руки, строившие ковчег Завета, строгают крест. Как-то ночью, когда закончена была работа над крестом, малютка Ентель пробудилась ото сна и глянула сквозь маленькое круглое окошко на большой крест, распростершийся перед нею во всю длину и ширину на сверкающих в лунном свете гладких камнях мостовой и ползком движущийся к месту своего назначения в русском монастыре. Но то, чего боялся отец, настигло его, и гораздо быстрее, чем он подозревал. На расстоянии считанных шагов от мастерской группа евреев, в тот час возвращавшихся с полуночного бдения у Западной стены^[37], столкнулась со столяром, несущим на спине своей крест, и уже на следующую ночь огонь был ниспослан на его дом. Среди ночи они бежали из Старого города в квартал «Владение семерых». Не сам столяр, а его жена решила отомстить поджигателям своего дома и отправить сыновей и дочерей своих учиться в миссионерскую школу. Он умолял ее этого не делать, и только после многочисленных прошений она немного уступила своему мужу-столяру и согласилась отправить детей учиться в школы вольнодумцев за стенами Старого города.