Лето надежд

Кинопленку можно подделать. Можно запугать самых стойких и дисциплинированных солдат Вермахта, но невозможно заставить Казимира Руженского солгать в угоду большевикам. Если бы красные комиссары знали, кого они выпускают из своих кровавых лап, они никогда не сделали бы этого.

Беззаботный, легкомысленный повеса, любитель прекрасных дам, великосветских приемов, утонченных вин и бесконечных карточных партий, в которых он достаточно часто выходил победителем, превратился в годы гражданской войны в беспощадного убийцу большевиков. Именно руками Казимира Руженского были сделаны бомбы замедленного действия, которые взрывались на заводах и фабриках Санкт-Петербурга, Москвы, Твери, Рязани, Владимира и еще десятка русских городов.

Казимир не был ярым монархистом. Совсем нет. Он был именно принципиальным противником большевизма как всеобщего понятия и боролся именно с этим, считая, что для борьбы с «красной чумой» хороши все средства. Без какого-либо исключения. Женщины, дети, старики, больные, раненые, рабочие или служащие – все равно. Их вина и мучительная смерть определялись лишь по принадлежности к определенному сословию – сословию большевиков.

Казик чудом остался в живых после разгрома контрреволюционного подполья. Ему удалось бежать в Латвию, где он был завербован сначала латвийской, а затем и английской разведкой. Именно из столицы Латвии в двадцать восьмом году пришло последнее письмо его старого приятеля. Будучи в отъезде за границей, Маннергейм получил письмо слишком поздно и ответить на него не успел.

После обучения в разведывательно-диверсионной школе Латвийского генерального штаба Казимир был отправлен в Советский Союз и провел в Санкт-Петербурге более пятнадцати лет, в том числе и три блокадных года.

Не верить рассказу Руженского не было никаких оснований. Казик – профессиональный взрывотехник и талантливейший инженер, но даже он не смог определить тип новых боеприпасов, которые совсем недавно использовали русские. Казимир видел только последствия их применения, и последствия эти ужасны.

Первая часть большевистского ультиматума была, по меньшей мере, странной: освобождение всех заключенных концлагерей и передача их русскому командованию. Взамен русские гарантировали не наносить бомбовых ударов новыми боеприпасами по мирным жителям финских городов. В случае отказа русские пообещали уничтожить один из финских городов полностью со всеми его жителями.

Вторая часть ультиматума могла только показаться безумной – возвращение всех захваченных территорий по границе сорокового года и гигантские репарации, но большевики готовы были растянуть их выплату на тридцать лет после окончания войны.

Эта часть ультиматума была именно безумной. Другого слова подобрать было невозможно, но именно это и озадачило фельдмаршала. Он впервые в жизни не смог просчитать большевиков – они были слишком уверены в себе. Очень похоже, что появился какой-то неизвестный ему фактор, который полностью изменил все поведение верхушки Советской России. Изобретение нового, не известного никому оружия вполне могло стать таким фактором.

«Советы» дали пятнадцать дней на освобождение заключенных концлагерей, но боевые действия от этого не закончились. Трое суток назад, сразу после передачи пленных немецких солдат и офицеров, по позициям финских войск на Карельском перешейке был нанесен массированный авиационно-артиллерийский удар.

Первая и вторая линии обороны во многих местах были подвергнуты обстрелам и бомбардировкам, уничтожившим все живое, но наступления русских так и не произошло. Советские войска могли легко занять окопы с полностью уничтоженными финскими подразделениями либо вообще прорвать фронт, но не сделали этого, предоставив его подчиненным оценить последствия этих чудовищных ударов.

Но было еще одно обстоятельство, которое Густав Маннергейм никак не мог объяснить даже самому себе. Не мог объяснить сам, и никто из его подчиненных не смог внятно дать ответ на один-единственный вопрос: как русские смогли так точно нанести бомбовые удары по всем складам боеприпасов всех без исключения войсковых соединений, стоящих на линии противостояния?

Как? Как им удалось получить сведения об этих складах и уничтожить их все до единого? Ответа на этот вопрос просто не существовало, и это беспокоило главнокомандующего более всего.

Последствия самих ударов были чудовищны. Дело было даже не в погибших солдатах и офицерах финской армии. В конце концов, у солдата такое предназначение – умирать за свою Родину. Дело было в том, что оставшимся в живых нечем было дальше воевать – все полковые, дивизионные и корпусные склады боеприпасов и горюче-смазочных материалов взлетели на воздух.

И вот теперь он – фельдмаршал Густав Маннергейм, главнокомандующий финской армией, – ехал на экстренное заседание правительства с комплексным докладом по состоянию дел на фронте и последствиям недавнего удара, нанесенного большевиками.