Лето надежд

Все было так, как сказал Семен Арзамасов – тот самый разведчик, что просвещал Байкова. Так, да не совсем так. Никуда майор Лапиков не звонил. Просто был с ним капитан Георгий Кардава – личный представитель начальника Главного управления контрразведки «Смерш» и заместителя народного комиссара обороны комиссара государственной безопасности 2-го ранга Виктора Семеновича Абакумова, прикомандированный к группе майора Лапикова. Да еще и лично знающий начальника контрразведки армии. Вот ему-то этот капитан из штаба дивизии и дозвонился. Со всем понятным результатом.

Уже всего через сутки началась у Байкова новая, но удивительно необычная жизнь. Следующие несколько месяцев промелькнули перед Байковым настолько стремительно, что он этого даже не осознал. Вроде совсем недавно капитан себе стоптанные ботинки с грязными обмотками, снятые с убитого штрафника, примерял, мысленно, конечно же, а уже середина декабря – все дни в этом управлении были заполнены до отказа. Спать не успевали, но кормили всех от пуза, а гоняли на сдаче нормативов так, что Байкову небо с овчинку показалось. Уж насколько Байков двужильный, но и он тогда еле ноги в казарму притаскивал.

«Учебку» Байков отстоял на одной ноге, да и учить капитана было особо нечему. Медицину он прошел одним из первых – здоровья в нем было на десятерых. Стрелковое оружие бывший комбат знал и немецкое тоже – трофеи иногда все же пехоте перепадали.

Командир пехотного батальона многое должен знать и уметь, чтобы и самому в живых остаться, и своих людей почем зря на передовой в могилы не укладывать. От судьбы, конечно, не уйдешь. Прикажут, и на пулеметы в полный рост полезешь, но дураки в пехотных комбатах на передовой долго не живут.

Новые правила и новые умения легли на старые знания легко и, как сказал один из инструкторов, непринужденно, так что уже через две недели бывший командир батальона сходил в свой первый рейд, а дальше они пошли один за другим почти без перерыва. Выкидывали их обычно с парашютом, а приходили группы на своих двоих.

Ходил за линию фронта капитан и с «Багги», и с «Лето» и даже один раз прикрывал снайперскую группу «Савы». Кого тогда снайперы в тылу у немцев достали, Байкову, конечно же, не сказали, но гоняли их фрицы по лесам, как Макар телят не гонял.

Уйти удалось по болотам, а потом неделю к нашим выбирались, но дошли все. Наголодались и намерзлись, но, как это ни странно, выжили. Был бы Байков верующим – в церкви всех святых свечками заставил бы. Благо, действующая часовенка прямо рядом с учебным центром находилась, а так только накатили с ребятами да спать завалились. После возвращения три дня отдыха всем давали.

Словом, к Ленинграду Байков командовал уже своей группой, и неплохо командовал. Перед новым сорок четвертым годом вручили капитану орден «Отечественной войны» второй степени, а после Ленинграда орден «Боевого Красного Знамени» – на счету у группы Байкова оказалось два пущенных под откос состава, дрезина и три взорванных небольших мостика. Правда, не железнодорожных, а автомобильных.

Да и так они железнодорожное полотно постоянно подрывали и фрицев нащелкали с полсотни – это тех, с кого документы успели собрать, остальные в управлении результатом не считаются. И вообще группа Байкова, к удивлению самого капитана, под Ленинградом оказалась чуть ли не самой результативной из тех, кто в живых остался. Потери в разведывательно-диверсионном отделе управления все же были серьезные.

Группа старшего лейтенанта Василия Мишечкина – разведчика из дивизии Байкова, погибла в полном составе, а сам Васька, раненный в ногу в самом начале своего последнего рейда, остался прикрывать свою группу и попался немцам живым.

Фотографии того, что от Мишечкина осталось, которые вывесили на информационной доске на плацу, рассмотрели все, и Байков, да и остальные, кто это видел, единогласно решили, что про последнюю гранату инструкторы говорят им всем совсем не за просто так. Лучше уж своими руками накрыться да пару фрицев с собой прихватить, чем так в конце своей жизни мучиться.

После Ленинграда отдыхали в расположении и учились всему понемногу, но в основном немецкому языку со старым, слепым, седым как лунь преподавателем, которого под руку водил пятнадцатилетний мальчишка. Учили эти двое на совесть – старик разговорному немецкому, а пацан письменному, но разговаривали те со всеми только по-немецки, хотя русский язык знали как родной.

То, что они немцы – и мальчишка, и старик, – всем сказали еще на первом занятии, но к тому времени дурную ненависть к просто немцам инструкторы всем повыбили. Действительно. Зачем на людей, что тебя учат, зубы скалить? Ненавидишь немцев так, что учиться не можешь? Автомат в руки – и на передовую, а здесь умные нужны. Так всем инструктор их учебной роты на первом занятии и сказал. Он тоже на занятия по-немецкому языку приходил.