Лето ночи

Затем он отправился к Харлену и пробыл у него ровно столько времени, сколько понадобилось, чтобы выпросить у Джима бутылку вина. Харлен сказал, что мать никогда ее не хватится, поскольку это был какой-то особый сорт вермута, который она называла «ослиной мочой». Майк сунул ее в сумку и направился в парк Бандстенд. Не то чтобы он считал, что сможет узнать у Минка что-либо важное, нет, но у него было какое-то чувство, что тот знает что-то еще. Плюс к тому же для него было важно еще раз поговорить с человеком, который был очевидцем некоторых из событий, заполнивших теперь жизнь Майка и его друзей.

Но Минка не было. Его бутылки, газеты и даже лохмотья старой шинели, той самой, которую он не снимал ни зимой, ни летом, были разбросаны по всему грязному подвалу, будто бы здесь пронесся небольшой, но разрушительный ураган местного значения. В земле виднелось пять совершенно круглых отверстий – края каждого из них были словно обведены красным – величиной примерно по восемнадцать дюймов в поперечнике, они испещряли грязный пол так, будто здесь кто-то пролил нефть.

Ты просто воображаешь самое худшее, сказал себе Майк. Возможно, Минк просто подыскал себе работенку и теперь пропивает с приятелями заработанные денежки.

Но в душе Майк был уверен, что все обстоит не так. Воображение рисовало ему страшные картины, – возможно, это происходило сегодня ночью: Минк просыпается от своего пьяного сна и чувствует, как коробится и встает вокруг него земля, как вонь распада и разложения обволакивает так хорошо знакомое ему за последние семь десятилетий пространство. Майк вообразил, как старик отпрянул, когда что-то большое и белое вырвалось из земли, так же как отпрянул он сам, когда вырвался из воды тот ужасный угорь. Щелкали длинные челюсти, по всем углам шарили слепые глаза.

Последнее из отверстий находилось не более чем в трех футах от входа. Майк видел его хрящевидные кроваво-красные стенки. Все вокруг было пропитано запахом Минка, но сейчас гораздо сильнее ощущалась вонь мертвецкой.

Майк зашвырнул бутылку в глубину подвала, она упала рядом с лохмотьями шинели – своеобразный надгробный памятник в миниатюре, – и уехал. Он мчался на велосипеде почти по самой середине мостовой, встречный водитель возмущенно просигналил ему, на полной скорости миновал кусты возле дома доктора Вискеса и помчался по Второй авеню, в сторону Старой школы, к дому.

Идти на день рождения Мишель Стеффни он и не собирался – сама мысль об этом казалась ему даже смешной после всего, что с ними произошло за последние дни, – но потом к нему забежал Дейл и произнес речь, смысл которой заключался в том, что сегодня вечером им лучше держаться всем вместе.

– Праздник кончится часам к десяти, – сказал он, – когда начнется фейерверк. Но если захочешь, мы уйдем пораньше.

Майк кивнул. Мать и сестры, конечно, раньше десяти спать не лягут. Сегодня было дежурство Пег, и Майк не думал, что может что-либо произойти в такую рань. Просто не может. Был ли то Солдат или что другое, но они предпочитают появляться в более поздние часы.

– Почему бы тебе не пойти с нами, – продолжал Дейл. – Там будет светло и множество народу… Всем нам нужна небольшая разрядка.

– А что Лоренс? Он тоже пойдет? – поинтересовался Майк.

– Нет. Он не хочет идти на глупый девчоночий праздник, – пожал плечами Дейл. – Да его и не приглашали. Мама пообещала, что они весь вечер будут играть в «Монополию». По крайней мере до тех пор, пока я не вернусь домой.

– Но мы же не сможем взять с собой ружья, – сказал Майк. Даже сквозь вату усталости он чувствовал, до чего странно звучат его слова.

Дейл улыбнулся:

– Харлен захватит свой револьвер. Если будет нужно, мы им воспользуемся. Но мы должны хоть чем-то заняться, пока будем ожидать утра воскресенья.

Майк хмыкнул.

– Ты придешь? – спросил Дейл.

– Посмотрим.