Лето ночи

Сейчас они с ревом промчались мимо дома Майка О'Рурка, мимо городского парка и свернули на восток к водонапорной башне. Когда машина помчалась по гравийному шоссе, Дьюан отвернулся, присел и зажмурил глаза поплотнее, чтобы защитить их от летящих камешков и пыли, которая набивались в волосы, скрипела на зубах, плотным слоем оседала на шее и под рубахой.

Старик не свернул, хотя они почти проехали поворот на окружную дорогу номер шесть. Тут грузовичок слегка подпрыгнул, замедлил ход, накренился, выровнялся и затем они оказались на запруженной машинами стоянке у бара «Под Черным Деревом».

– Я только на минуту, Дьюни, – потрепал его Старик по руке. – Заскочу поздороваться со старыми друзьями. А потом мы тут же отправимся домой заниматься нашим трактором.

– Хорошо, отец.

Дьюан сполз пониже, оперся головой о перегородку кабины, и достал потрепанный блокнот и карандаш. Было уже совсем темно, в кронах деревьев у бара просвечивали яркие звезды, но желтоватого света, льющегося из окон, было вполне достаточно, чтобы Дьюан смог, прищуривашись, прочесть написанное.

Почти все страницы толстого, пропахшего потом, с донельзя грязной обложкой, блокнота были заполнены убористым почерком Дьюана. Без малого пятьдесят таких блокнотов были надежно припрятаны в его комнатке в подвале.

Дьюан Мак Брайд понял, что хочет быть писателем еще в шесть лет. Чтение – а настоящие толстые книжки он начал читать еще четырехлетним ребенком – всегда было для него другим миром. Нет, это не было бегством, Дьюану редко хотелось сбежать… Писатель должен хорошо знать действительность, чтобы правильно отобразить ее… Но это было другим миром. Миром, наполненным властными голосами, вызывающими еще более властные мысли.

Дьюан всегда любил своего Старика за то, что тот разделял его любовь к книгам. Мама умерла так рано, что он почти не помнил ее, и прошедшие годы были нелегкими для мальчика. Ферма постепенно приходила в упадок, отец пил, изредка поколачивал его, и не так уж изредка оставлял в одиночестве. Но бывали и хорошие времена, времена, когда Старик держал себя в руках и не пил, или летом, когда тяжелой работы было немного, даже если они с ней не справлялись, вечера, когда они подолгу болтали с дядей Артом… Три холостяка, поджаривающих себе на ужин бекон на заднем дворе и болтающих обо всем, что творится под звездами. И о самих звездах.

Старика выставили из Гарварда, но он все-таки получил степень магистра технических наук в Иллинойском университете, после чего отправился хозяйничать на ферму своей матери. Дядя Арт был путешественником и поэтом – один год он плавал моряком на торговом судне, другой – учительствовал в частных школах Панамы, Уругвая или Орландо. Даже когда они крепко напивались, их разговоры были все-таки чертовски интересны для юного Дьюана, третьего члена этого холостяцкого кружка, и он впитывал поступающую информацию с жадностью неизлечимо одаренного ребенка.

Ни один человек в системе школьного обучения, ни в Элм Хэвене, ни в округе Крив Кер, не считал Дьюана одаренным. В шестидесятых годах в захолустье штата Иллинойс о существовании такого термина вообще не подозревали. Дьюан был толстым. И странным. Учителям случалось описывать его – в докладных или на редких встречах учителей с родителями – как невнимательного ученика с немотивированным поведением, к тому же не имеющего надлежащего ухода. Зато никаких проблем с дисциплиной. Не ребенок, а сплошное разочарование. Дьюан не умел, да и не старался подать себя.

При встречах с кем-нибудь из учителей он с извиняющейся улыбкой торопливо отходил в сторону. Какие бы мысли и проекты не занимали его ум, ему и в голову не приходило делиться ими с кем-нибудь. Школа не составляла для него проблемы, даже не была помехой, поскольку сама идея учебы ему нравилась… Но она просто отвлекала его от его собственных занятий и от подготовки к тому, чтобы стать писателем.

Вернее, отвлекала бы, если б в Старом Централе не чувствовалось что-то странное, что тревожило Дьюана. Этой странностью были не дети. Это были даже не директор и не учителя, тугоумные и косные. Это было нечто другое.

Дьюан прищурился на тусклую лампочку и раскрыл блокнот на вчерашней странице, где он описал последний день занятий в школе.

«Другие словно не замечают того, какой странный в школе запах. Или замечают, но не говорят об этом: запах холодного разлагающегося мяса, слабое гнилостное зловоние. Такой запах витал у нас на ферме тогда, когда позади южного пруда умерла наша телка и мы с отцом целую неделю не могли отыскать ее.»

«Свет в Старом Централе тоже очень странный. Подслеповатый. Такой свет я видел когда отец взял меня в заброшенный отель в Дэвенпорте, который он собирался купить и заработать на этом целое состояние. Тусклый свет. Поглощенный слоями пыли, толстыми драпировками и воспоминаниями о прошлой славе. И такой же безнадежный, затхлый запах. Сразу вспоминаются блики света из высоких окон на паркетном полу в бальной зале того отеля – они как витражи над лестницами Старого Централа?»