Лето ночи

Майк наощупь нашел открытую коробку, нащупал бутылку и замер. Если он возьмет ее, это будет считаться — и вполне справедливо — первым в его жизни воровством. При том, что из всех известных ему грехов, воровство повергало его в ужас больше всего. Он никогда и никому, даже своим родителям не говорил об этом, но человек, уличенный в воровстве, не заслуживал даже его презрения. Тот эпизод, когда Барри Фусснера поймали на том, что он украл у одного из одноклассников цветные мелки, самому юному воришке стоил всего лишь нескольких неприятных минут у директора школы, Майк же больше никогда не мог даже разговаривать с этим толстым парнишкой. Смотреть на него и то ему было противно.

Майк подумал о том, как он будет исповедоваться в этом грехе. Даже шея у него покрылась краской стыда, когда он представил себе эту картину: он стоит на коленях в маленькой исповедальне, экран отодвигается так, что сквозь решетку он может видеть профиль отца Каванага, затем Майк шепчет: «Простите меня, отец мой, я украл»… Но тут внимательно склоненное лицо священника наклоняется к решетке, Майк видит мертвые глаза и воронку прижатого к деревянной панели рта, и вдруг в этой воронке начинают кишеть и копошиться черви, они падают на молитвенно сложенные руки Майка, на его колени, покрывая их отвратительно-шевелящейся коричневой массой… Напрочь забыв об угрызениях совести Майк взял бутылку и вышел вон.

В парке царила тень, но прохлады она не давала. Зной и влажность чувствовались в тени так же неотступно, как и на солнцепеке, но по крайней мере здесь хоть не так припекало голову под волосами. Под высоким бельведером эстрады кто-то — или что-то — был. Майк присел на корточки перед шпалерой и заглянул внутрь. Пространство под эстрадой было довольно грязным, пол почему-то уходил вниз и был по меньшей мере на фут ниже окружающей земли. Оттуда тянуло влажной землей, глиной и гнилью. Дейл ненавидит подвалы, подумал Майк, а я вот такие лазы.

Но это можно было назвать лазом лишь с большой натяжкой. Майк мог бы встать в нем во весь рост, если б ему только удалось пригнуть голову до уровня плеч. Но он не встал, вместо этого он пригнулся еще больше и попытался разобрать, что собой представляет шевелящаяся куча тряпья в дальнем углу.

Корди сказала, что те, кто убил Дьюана могли зарываться в землю.

Майк мотнул головой, чтобы отогнать соблазнительную мысль выбраться отсюда, вскочить на велосипед и уехать. Куча тряпья в дальнем углу походила на старика в обтрепанной шинели, в такой шинели Минк ходил зимой и летом последние шесть лет, и что было еще более важно, тут пахло Минком. Помимо крепкого духа дешевого вина и мочи, чувствовался тот специфический мускусный запах, который отличал старого попрошайку, а возможно, даже и обеспечил ему прозвище, данное много десятилетий назад.

— Кто там? — послышался старческий флегматичный голос.

— Это я, Минк… Майк.

— Майк? — Казалось, что говорит лунатик, разбуженный в незнакомом для себя месте. — Майк Гернолд? А я думал, что тебя убили под Батааном…[32]

— Нет, Минк. Я — Майк О'Рурк. Помните, мы с вами прошлым летом вместе подстригали газон перед домом миссис Дугган? Я работал газонокосилкой а вы подстригали кусты. — При этих словах Майк проскользнул сквозь дыру в чугунной решетке. Крохотные бриллианты солнечного света плясали на земле, и теперь Майк мог получше разглядеть лицо Минка: закисшие глаза, поросшие неровной щетиной щеки, в красных прожилках нос, особая бледность шеи, запавший рот. Майку сразу пришло на ум то описание, которое дал Дейл отцу Дьюана.

— Майк, — прохрипел Минк, прожевывая имя, будто оно было куском жесткого мяса, которое он не мог разжевать из-за отсутствия зубов. — Майк… А, парнишка Джонни О'Рурка.

— Точно, — кивнул Майк и подошел чуть ближе. Все пространство под эстрадой казалось ему собственностью Минка и он не хотел вести себя непрошенным гостем.

— Чего хочешь, сынок? — голос Минка звучал устало и отрешенно, совсем не напоминая тот тон, которым он прежде болтал с малышами. А вдруг, подумал Майк, вдруг я слишком взрослый для него. Минк вроде любил болтать только с малышами.

— Я кое-что принес для тебя, Минк, — и он показал принесенную бутылку. На улице у него не было времени прочесть этикетку, а тут было слишком темно. Майк только надеялся, что не прихватил флакон с очистителем в подвале у Дома. Хотя было не похоже, что Минк особенно заметил разницу.

Красные, в прожилках глазки алчно блеснули, когда перед ними мелькнули вожделенные формы неожиданного подарка.

— Ты принес это мне?

— Ага. — Майк почувствовал себя злодеем, когда чуть отодвинул бутылку назад. Это было все равно, что дразнить щенка. — Только я хочу взамен кое-что получить.

— Черт. — Изо рта старика до Майка долетали пары алкоголя и гадкий запах. — Вечно так. Ладно, сынок, выкладывай, чего тебе? Хочешь, чтоб старина Минк сгонял в лавочку за куревом? Или купить тебе пива у Карла?

— Не-а, — помотал головой Майк, становясь на колени. — Я отдам тебе вино, если ты мне что-то расскажешь.