Лето ночи

— А теперь брось-ка свой нож через перила, — скомандовал Харлен и заорал, — ну же, — когда Конгден пытался что-то проговорить.

Тот швырнул лезвие через перила, прямо в гущу кустов, растущих на берегу реки.

Харлен кивком головы указал Дейлу на заднее сиденье.

— Почему бы нам не продолжить нашу прогулку, — предложил он Ка Джею. — Пора ехать. И если ты еще будешь откалывать какие-нибудь штуки… Хотя бы просто нарушать правила движения… Я начну дырявить обивку твоей тачки… Или вот эту шикарную приборную доску. — С этими словами он уселся рядом с Дейлом и захлопнул дверцу.

Конгден плюхнулся на сиденье водителя. Он попытался зажечь сигарету, но его руки и губы так дрожали, что бравада не получилась.

— Ты знаешь, на что ты напрашиваешься, а? — ухитрился выговорить он, щурясь на ребят в зеркальце. Но в его голосе явно звучали нотки страха. — Да я рано или поздно пришью тебя. Я подстерегу вас обоих и вышибу из вас дух, я… Харлен вздохнул и поднял револьвер, стараясь потщательнее прицелиться в обрамленное искусственным мехом зеркальце со свисавшим с него пушистым брелком.

— Заткни пасть и веди машину, — бросил он.

Дверь в ректорскую была распахнута и миссис Мак Кафферти нигде не было видно. Она не охраняла ни подъемный мост, ни ров с водой. Поэтому Майк тихо поднялся по лестнице в комнату отца Каванага. Негромкий звук переговаривающихся мужских голосов заставил его прижаться к стене и тихо приблизиться к двери.

— Если температура и рвота будут продолжаться, — послушался голос доктора Стаффни, — то нам придется перевезти его в больницу Св. Франциска и начать внутривенное вливание, чтобы избежать обезвоживания организма.

Другой голос, незнакомый Майку, видимо принадлежал доктору Пауэллу, отвечал:

— Мне не нравится мысль о транспортировании больного в таком состоянии за сорок миль. Давайте здесь подсоединим его к капельнице и поручим экономке и сиделке присматривать за нею… Таким образом мы не подвергая больного перевозке, попытаемся сбить температуру или же проследим за появлением вторичных симптомов.

Наступило недолгое молчание, затем голос доктора Стаффни произнес:

— Смотрите, Чарльз.

Майк заглянул в щель двери как раз когда послышался звук извержения рвотных масс. Незнакомый доктор держал судно — работа к которой он явно не привык — в то время как отец Каванаг, глаза его были закрыты, а лицо белее подушки на которой он лежал, сотрясался в приступе сильнейшей рвоты.

— Боже Правый, — заговорил доктор Пауэлл, — неужели все рвотные массы имели такую же консистенцию? — В его голосе помимо явного отвращения слышалось любопытство профессионала.

Майк чуть присел и прижал глаз к щели. Он увидел как металась по подушке голова отца Каванага, тазик был прижат прямо к его щеке. Рот священника словно был забит блевотиной, которая извергалась в таз подобно черной патоке. Она не была жидкой, скорее это были твердые коричневые выделения, масса состоящая из отдельных слизистых частиц. Тазик был уже почти полон, а рвотный поток казался неукротимым.

Доктор Стаффни в это время отвечал на вопрос своего коллеги, но Майк не слышал его слов. Он отшатнулся от щели и прислонился к стене, борясь с подступившей тошнотой.

— … Где эта чертова экономка, в конце концов? — говорил доктор Пауэлл.

— Она поехала за сиделкой в Оук Хилл, — ответил доктор Стаффни. — Вот, возьмите это.

Майк на цыпочках спустился по лестнице и был счастлив, что выбрался на свежий воздух, несмотря на то, что царил здесь ужасный зной. Голубое утром, небо к десяти часам приобрело оттенок матовой белизны, а к полудню уже блестело подобно вороненой стали.

Безжалостный зной и липкая влажность придавили землю невидимым одеялом.

Улицы были пустынны, когда Майк миновал центральную часть городка, стараясь держаться подальше от торгового центра, чтобы мать не углядела его и не поручила ему какое-нибудь дело. Сейчас у него было полно своих дел.

Минк Харпер был известным городским пьянчужкой. Майку, как и каждому ребенку в городе, он был хорошо известен: Минк был неизменно вежлив и добродушен с детьми, охотно делясь с ними своими находками, которые он делал во время своих бесконечных поисков «похищенных сокровищ». Вечно выпрашивающий милостыню Минк был бельмом в глазу взрослого населения, но детям он никогда не докучал своими просьбами. Было известно, что он никогда не имел «постоянного места жительства» — в дневную жару он укрывался под эстрадой в парке, переходя вечером к «отдыху на свежем воздухе», то есть оставаясь ночевать на одной из парковых скамеек. Минк всегда имел свое, постоянное место во время субботних Бесплатных Сеансов и охотно делился этой привилегией с ребятами, позволяя им залезать под эстраду и смотреть фильм сквозь поломанную решетку вместе с ним.