Лето ночи

Первое, что Дьюан узнал сегодня, это то, что все известное о Борджиа «широкому читателю» было либо вообще неправдой, либо сильно искаженной правдой. На минуту он поднял голову, грызя дужку очков и уставился в пространство, он подумал, что этот первый факт ненадежности распространенных убеждений возможно самое серьезное его убеждение за все последние годы. Ничто не является столь простым, как это полагают недалекие люди. Дьюан даже подумал, не есть ли это общий закон для вселенной. Если это так, то отныне ему предстоит прежде всего забыть то, чему он успел научиться. Он оглядел бесчисленные полки с книгами, тысячи книг над тысячами книг и почувствовал себя обескураженным от того, что ему никогда не прочесть всего, что здесь написано… Никогда не выслушать обе спорящие стороны, не узнать все противоречивые факты и не оценить выводы, сделанные на их основе… А сколько еще книг хранится в библиотеках Йеля, Принстона, Гарварда и всех других университетов, которые он мечтал бы посетить, чтобы поработать в их библиотеках.

Дьюан покачал головой, снова надел очки и просмотрел свои записи.

Прежде всего Лукреция Борджиа скорее была жертвой клеветнических нападок, чем стороной виновной во всех тех легендах, которые он слышал: никакие перстни с ядом не впивались в руки ее любовников или гостей за обеденным столом, никаких банкетов с поленницей трупов ко времени десерта. Нет, определенно Лукреция пала жертвой злых языков. Дьюан окинул взглядом все тома, загромождавшие его стол: Гуиччиардини «История Италии», Макиавели «Государь» и «Лекции», а также избранные труды его «Истории Флоренции и Иностранные связи Италии», болтливые «Комментарии» Пикколомини-Пия, том Грегоровиуса о Лукреции, сочинение Бурхарда «Дневники» с его заметками о ежедневных мелочах папского двора того периода.

Но о колоколе больше не было ничего.

Но вот, совершенно интуитивно, Дьюан раскрыл оригинальный источник по Бенвенуто Челлини, одного из любимых исторических персонажей Старика, хотя Дьюану было известно, что этот сварливый ваятель родился в 1500 году, то есть на восемь лет позже Родриго Борджиа, ставшего Папой Александром VI.

Как оказалось, Челлини описал свое заключение в замке Сант Анджело, огромном бесформенном каменном массиве, построенном Хадрианом в качестве семейной усыпальницы за полторы тысячи лет до описываемых событий. Папа Александр — Родриго Борджиа — приказал укрепить и модифицировать огромную гробницу, чтобы использовать ее как собственную резиденцию. Залы и коридоры, вырубленные в камне, прежде известные только мертвецам, мраку и пыли веков, стали домом и крепостью семьи Борджиа.

Челлини писал об этом так:

Я был заключен в мрачную подземную темницу, ниже уровня сада, которая периодически затоплялась водой и была полна пауков и ядовитых гадин. Швырнув мне тюфяк из грубой конопли, за мной заперли четыре двери и велели не кормить… Всего лишь полчаса в день я мог видеть крохотный лучик света, который пробивался в эту злосчастную камеру через крохотное оконце. Всю остальную часть дня и ночи я был обречен на кромешный мрак. И это была еще наименее ужасная из этих катакомб. От моих товарищей по несчастью я узнал о несчастных душах, которые провели свои последние дни в несравненно худших условиях, чьи мрачные камеры располагались в вентиляционной шахте печально известного Колокола Зла папы Борджиа. По Риму и провинциям ходили слухи, что этот колокол был отлит из нечестивого металла, освященного еретическими святынями и повешен там в знак тайного договора между бывшим папой и самим Дьяволом. Каждый из нас, скорчившись в зловонных водах наших келий и поедая вонючие отбросы, знал, что звон Колокола Борджиа означает конец мира. Были времена, и я признаюсь в том, когда я призывал этого предвестника смерти.

Дьюан лихорадочно записывал факты. Все более и более любопытно. Ни в автобиографии, ни в записках Челлини больше не встречалось упоминаний о колоколе, но в одном из отрывков о художнике Пинтуриччио — очевидно, скорее современнике Папы Александра VI, чем самого Челлини — говорилось:

Волей и повелением Папы… Дьюан еще раз глянул в начало абзаца, чтобы убедиться, что речь идет о Папе Александре VI, урожденном Родриго Борджиа. Речь шла о нем.

Волей и повелением Папы этот глухой карлик, жалкий маляр… Дьюан снова глянул в начало абзаца, чтобы убедиться что на этот раз речь идет о Пинтуриччио, художнике Борджиа. Речь тоже шла о нем.

…Столь же подлый внешне, сколь и внутренне, получил заказ на роспись фресок в Торре Борджиа. Они наполнили дворец тем призрачным эффектом, который особенно хорошо виден в Палате Семи Тайн в унылых и мрачных апартаментах Борджиа.