Лето перемен

Да, так вот, это все сила воли. Именно благодаря ей днем она ведет себя относительно нормально, зато ночью… Что там писал Зигмунд Фрейд по поводу бессознательного? Надо было лучше учить философию.

Вероника глухо застонала, раскачиваясь из стороны в сторону, а затем с неожиданным остервенением начала одеваться. Футболка грязная — плевать, джинсы в песке — плевать, плевать! Она умрет от стыда в этой комнате, она не заснет, потому что теперь она вообще боится спать, она лучше выйдет на улицу, подышит свежим воздухом.

Она спустилась вниз и выскользнула на веранду.

Пришло время рассуждать здраво. Джон Леконсфилд одержим только одной идеей — приучить к себе собственного сына, обрести его доверие. Ради этого лорд не остановится ни перед чем, а что касается Вероники… вероятно, он полагает, что, завязав с ней шашни, он сможет быстрее расположить к себе Джеки. Мысль, не лишенная здравого смысла. В отличие от самой Вероники Картер, которая начисто об этом самом здравом смысле позабыла.

И подумать, вся ее жизнь за последнюю неделю была целой чередой безумств. Впустила в дом, оставила жить рядом с ними, целовалась с ним на кухне, заключила идиотское пари, а теперь еще и вознамерилась… как там, в средневековых романах? Подарить ему цветок своей невинности!

Цветок-то он взял бы, чего ж не взять, когда сами предлагают, но как в таком случае объяснить то, что лорд Февершем вытворял с ней последние несколько часов? Какой мужчина с горячей кровью смог бы отказаться от обнаженной и распаленной девицы, которую он сам считает красавицей, причем в ситуации, когда отказаться смог бы только железобетонный надолб!

Ведь она могла забеременеть!

Эта мысль привела Веронику в дикий ужас, даже холодный пот прошиб.

Все. Только Джеки. Никаких контактов с Джоном Леконсфилдом, лордом Февершемом, никаких разговоров и кофе на веранде, никаких прогулок по саду… Для этого куда лучше подходит болтушка Вера, о Господи, да кто угодно для этого подходит, только не Джон Леконсфилд, лорд Февершем.

Джеки, видимо, почуял, что что-то не в порядке, и явил себя во всей красе с раннего утра. Носочки летели в угол, хныканье не прекращалось, завтрак оказался частично на полу, частично на одежде Вероники, а что касается ее самой, то бурная ночь отнюдь не способствовала ангельскому терпению и кротости.

К тому же ненавистный тип (не Джеки, а его папаша!) бродил неподалеку, красивый и свежий, словно роза, распространял аромат дорогого одеколона, да к тому же напялил шорты.

Вероника подхватила Джеки под мышку и сбежала. Помимо маленьких садовых прудиков в усадьбе имелся и настоящий пруд для купания, с насыпанным песчаным пляжем и настоящими кувшинками. Здесь было очень красиво, но Веронике не пришлось расслабиться. Буквально наступая им с Джеки на пятки, проклятый развратник явился следом, волоча надувную лодку.

Он и глазом не моргнул при виде разгневанной Вероники, уселся в лодку и стал плавать вдоль берега. Джеки замолк, задумался, а потом издал восторженно-удивленное восклицание:

— Плюха!!!

Вероника заботливо поправила его:

— Лодочка…

Только не смотреть на проклятую лодочку и мерзавца… А, ему тоже неловко, недаром очки темные напялил!

— ПАПА…

Вероника замерла. Осторожно посмотрела на мальчика. Джеки был на удивление безмятежен, хотя и серьезен.

— Папа!

— Да, Джеки, барашек, это… это папа!

Она не знала, кричать в голос, плакать или радоваться.

Свершилось! Самая естественная и правильная вещь в мире. Самое ожидаемое и счастливое событие в жизни Джона. Самое лучшее для Джеки.

Он признал своего отца. Теперь они не расстанутся. Будут играть в футбол и лазать по деревьям, кататься на лодке и изображать индейцев, забросят в сторону плюшевых зайчиков и мишек, увлекутся машинками и железными дорогами…

А тетя Ви будет навещать их. Сначала часто, потом все реже… Наконец ее визиты станут совсем редкими, скажем, на Рождество и на День рождения королевы-матери. Джеки будет к ней снисходителен, вежлив… и равнодушен.

А потом он вырастет и будет посылать ей открытки, которые она станет складывать в шкатулочку, и когда после ее мирной кончины в доме престарелых придут выносить вещи из маленькой комнаты, эти кусочки картона просто выкинут, возможно, вздохнув при этом: «Бедная старая дева!»

Вероника вытерла слезы кулаком, душераздирающе шмыгнула распухшим от избытка чувств носом и медленно спустилась к воде.

— Он сказал «папа».

— Что?!

— Что слышал.

Да, это не вполне вежливо. Только кому какое дело?

— Вероника! Скажи еще раз! Повтори, прошу!

Джон вылетел из лодки так стремительно, что оказался на берегу прежде, чем лодка перевернулась и закачалась на водяной глади. Губы Вероники тряслись, но она нашла в себе силы.

— Он. Джеки. Сказал. Папа.

В этот момент подошел сам виновник суматохи. Голубые глазенки смотрели сурово и вопросительно.

— Тота…

— Джеки, сынок!

— Ви тота!

— Джеки, милый, иди ко мне. Иди к папе.

В голосе малыша послышались слезы и паника.

— Ви-и-и!!!

— Я буду здесь, а папа покатает тебя на лодочке, — пыталась уговорить малыша «тота Ви».

— Не! Ви-и-и-и!!! Тота!

— Все нормально, Вероника. Забери его.