Лето потерянных писем

Рассказывала ли я тебе, как впервые увидела этот дом?

Некоторые люди утверждают, что я была слишком маленькой, чтобы помнить свой приезд. Но я помню. Помню и другие события – слишком печальные события, чтобы их пересказывать. Но мой приезд стал лучшим воспоминанием впервые за долгое время.

Меня держала за руку социальный работник. Она наверняка действовала из лучших побуждений, когда решила выбрать эту работу, но все, что я о ней помню, – это резкий акцент, квадратная челюсть и кроха терпения. С той минуты, как мы покинули город, она без остановки брюзжала на меня и по непонятной причине была убеждена, что я обязательно разрушу ее труды, сиганув с парома.

– Обычно семья живет в Нью-Йорке, – сообщила она. Но не летом. Они предложили, чтобы на пристани меня забрали няня и шофер, но социальный работник не могла отказаться от возможности лично увидеть «Золотые двери». Поэтому мы сели в машину и поехали через весь остров. Мимо тех деревьев, сморщившихся от соли и морского ветра, мимо португальских гортензий. Я уже побывала во стольких мирах – Нью-Йорк, Париж и дом. Впереди ждал еще один.

Перед глазами предстал дом. Знаешь, как это бывает: словно торжественное открытие медной мемориальной доски под звуки духового оркестра, играющего «Юпитер» Густава Холста. Никогда не видела чего-то настолько величественного и в то же время бесспорно американского. Эти люди планируют принять меня к себе? Да что у меня может быть с ними общего?

Дверь открыла женщина. Она присела на корточки и посмотрела мне в глаза.

– Привет, – поздоровалась она на немецком с ужасным акцентом. Это слово я понимала и на английском. Но она выучила эти фразы специально для меня, чтобы я чувствовала себя свободно. – Ты, наверное, Рут. Я Ева. Добро пожаловать домой.

Мама приехала на следующем же пароме.

– Ты не обязана была приезжать, – как только она спустилась на пристань, сказала я, но тут же крепко стиснула ее в объятиях и уже не отпускала. От мамы пахло шампунем и мылом – аромат дома и безопасности.

– Конечно, обязана. – Она положила ладонь мне на щеку, а второй рукой попыталась разгладить мои хмурые брови.

– Но ты не любишь переправляться по воде. – Мама никогда не путешествовала по воде – ни разу за всю мою жизнь. Она это ненавидит.

– Знаешь, я взрослый человек. Я могу сесть на паром.

– Но обычно ты так не делаешь. – У меня от смущения задрожал голос.

– Ох, милая. – Мама снова притянула меня к себе, и я вцепилась в нее, чувствуя, как меня трясет от слез. – Бедняжка.

– Он действительно мне нравился, – прошептала я, уткнувшись ей в грудь.

– Я знаю.

Мамин приезд смягчил непроходящую глубокую обиду. Мама лучше шоколада, лучше книг. Мы поехали в ее гостиницу, заказали пиццу и смотрели «Из 13 в 30».

Мама пробудет на Нантакете три дня, а потом мы вместе поедем домой. Я хотела показать ей остров – хотела похвастать Нантакетом. Утром я повела ее из магазинчика в кафе, а оттуда на пляж.

– Не верится, что ты провела тут целое лето, – сказала мама, пока мы шли босиком по пляжу и вода плескалась у наших ног. Мама шла ближе к берегу, чем я, и ее лишь задевали волны, тогда как меня окатывало водой.