Лето с Гомером

Использование сравнений является для поэта возможностью напомнить нам о том, что мир не сводится к цементной плите, над которой не высовывается ни одна голова, где все имеет равную цену, соответствуя этому жуткому принципу равенства. И люди, и звери — каждый занимает в этом общем здании свою нишу. Некоторые сильнее, красивее, одареннее, благороднее или приспособленнее других. И если волк пожирает ягненка, значит это позволяет природа. У волка есть клыки, у ягненка их нет, он ест траву, поэтому первый может съесть второго. Не нужно нарушать установленный порядок. Красота этого мира подчинена несправедливости. А вещами правит как раз несправедливость.

Он же, как лев истребитель, на юниц рогатых нашедший,
Коих по влажному лугу при блате обширном пасутся
Тысячи; пастырь при них, но, юный, еще не умеет
С зверем сразиться, дабы защитить круторогую краву:
Пастырь неопытный, около крав то передних, то задних
Мечется он беспрестанно, а хищник, в средину их бросясь,
Режет быка, и все разбегаются, — так аргивяне,
Свыше смятенные, в бег перед Гектором силой и Зевса
Все обратилися; он поразил одного Перифета,
Храброго сына Копрея, того, что, служа Эврисфею,
Вестником часто ходил от тирана к Гераклу герою.

(«Илиада», XV, 630–640)

Говоря о совершенстве устройства природы, грации зверей, величии природных явлений и мощи растений, Гомер описывает нам одну из граней божественного. Божественным является то, что лежит перед нами в чистом присутствии, во вспышках реального. Божественное отражается во внутренней сложности природы. Оно является ее частью.

Словесный взрыв

Гомер сравнивает суету человека и хрупкость биологических форм. Каждое существо на Земле рождается не по своей воле, и никто не знает час своей смерти. Природа, вечно разрушающаяся и всегда обновляющаяся, предоставляет Гомеру возможность исследовать тайну жизни, загадку ее изобилия.

Листьям в дубравах древесных подобны сыны человеков:
Ветер одни по земле развевает, другие дубрава,
Вновь расцветая, рождает, и с новой весной возрастают;
Так человеки: сии нарождаются, те погибают, —

говорит Диомеду Главк («Илиада», VI, 146–149).

Разве можно наблюдать за стаей скворцов или косяком сардин, по-прежнему веря в свою собственную исключительность? Бесконечное изобилие природы в вечном возобновлении самой себя (и неизбежной обреченности на смерть) говорит лишь о нашей бессмысленности. Плодородие Земли станет одной из мучительных загадок древнего мира. Где берет свое начало это прекрасное и вместе с тем отвратительное изобилие? Зачем столько пустых трат?

Гомер, играя, упоминает в своих поэмах бесчисленное множество земных тварей: пчел, волков, телок, дельфинов, овец и голубей, летучих мышей, змей, хищных птиц и т. д. Может быть, в этом желании описать плодородный пыл природы заключена суть язычества: быть язычником значит приветствовать все облики живого и почитать ту утробу, из которой они выходят, не заботясь о своем конце. Гомер смотрит на мир жадными глазами, а его секретарь держит наготове отточенный стилус. Уделить слово каждой искре этого вечного огня значит посвятить себя прославлению того, что Камю называет «брачным союзом человека и земли, единственной в этом мире подлинно мужественной любовью — преходящей и щедрой»[77].

Быть язычником значит наблюдать за спектаклем этого мира и принимать его, ни на что не рассчитывая: нет никакого светлого завтра (это все ханжество!), нет никакой вечной жизни (это все фарс!). Не нужно искать ничего другого, кроме знаков нашего будущего. «Всё у него, и у мертвого, что ни открыто, прекрасно» («Илиада», XXII, 73), — говорит царь Трои Приам. Да, все прекрасно, и слова помогают нам это раскрыть. Они призваны описать весь этот калейдоскоп.

Этот мир великолепия и опасностей без устали переливается всеми цветами радуги. И стихи Гомера не устают вести учет этой исключительности. И звери, и растения являются частью устройства этого мира, они — драгоценные камни его основ.

Возможно, нужно обладать иссхошим сердцем и уставшей душой, чтобы надеяться на какой-то гипотетический рай, тогда как это пышноживущий сад раскинулся прямо перед нами.

Эпитет, красящий мир