Лето с Монтенем

Проезжая через Витри Ле-Франсе, я имел возможность увидеть там человека, которому епископ Суассонский дал на конфирмации имя Жермен; этого молодого человека все местные жители знали и видели девушкой, носившей до двадцатидвухлетнего возраста имя Мария. B то время, о котором я вспоминаю, этот Жермен был с большой бородой, стар и не был женат. Мужские органы, согласно его рассказу, возникли у него в тот момент, когда он сделал усилие, чтобы прыгнуть подальше. И теперь еще между местными девушками распространена песня, в которой они предостерегают друг дружку от непомерных прыжков, дабы не сделаться юношами, как это случилось с Марией-Жерменом. Нет никакого чуда в том, что такие случаи происходят довольно часто. Если воображение в силах творить подобные вещи, то, постоянно прикованное к одному и тому же предмету, оно предпочитает порою, вместо того, чтобы возвращаться всё снова и снова к тем же мыслям и тем же жгучим желаниям, одарять девиц навсегда этой мужской принадлежностью (I. 21. 92–93).

Монтеня, как и его современников, весьма занимали все эти Памятные истории о некоторых женщинах, превратившихся в мужчин (так называется одна из глав труда французского медика Амбруаза Паре О монстрах и чудесах). Эпоху Возрождения влекли к себе причуды природы, к которым можно причислить и гермафродита – мужчину и женщину одновременно. Мария стала Жерменом, совершив физическое усилие, которое обнаружило мужской орган, до этого столь хорошо спрятанный в ее теле, что она всем казалась девушкой.

Монтень сводит долю чуда в этой истории к минимуму. Такие происшествия случаются часто, а значит, у девушек есть причины избегать непомерных прыжков, способных превратить их в мужчин. Всё дело в «силе нашего воображения», которой и посвящена глава, где приводится эта история. Чтобы не зацикливаться на мужском половом органе, девушки «выращивают» его в себе. Если много думать о чем-то – оно и вырастет. Речь идет не о «зависти к пенису», выделяемой Фрейдом в качестве стадии развития девочек, а о женском вожделении, которое интригует Монтеня так же, как и Рабле в Третьей книге героических деяний и речений доброго Пантагрюэля. Желая мужчину слишком сильно, можно им стать. Тут, как и во многих других местах Опытов, трудно понять, смеется Монтень или нет.

К тому же следом он пускается в пространный разбор куда более обычного следствия той же силы воображения – мужского бессилия, или «узелков на шнурке», как его называли по способу наведения порчи (узелки, завязанные на шнурке в сопровождении магических заклинаний, якобы могли поразить жениха бессилием и тем самым расстроить брак). Первым же примером становится для Монтеня его «подзащитный» (I. 21. 97) – как он в шутку называет того, кому выступает «адвокатом», ибо «готов [за него] поручиться, как за себя самого» (I. 21. 93), – который утратил мужскую силу, в самый неподходящий момент вспомнив, как приятель рассказал ему о той же беде, случившейся с ним.

Трудно найти лучшую иллюстрацию сложности отношений между духом и телом, чем этот мужской орган, который не исполняет приказы хозяина и всё делает по-своему, как будто у него есть своя, независимая, взбалмошная и мятежная воля. «Всегда ли она [воля] желает того, чего мы хотим, чтобы желала она?» (I. 21. 97), – вопрошает Монтень, представляющий человеческое «я» в виде своего рода театра психики, где различные компоненты нашей личности – дух, воля, воображение – беседуют и спорят друг с другом, словно в какой-то комедии.

8 Выпавший зуб