Лето столетия

Провалились попытки белых генералов взять Петроград. Началась и кончилась война с Финляндией. Граница теперь была очень близко – рукой подать. Потом сын стал проситься, чтобы его отпустили в Финляндию. Сначала тихо, недомолвками. Потом открыто за обедом поговаривал. Отец, мягчайшей души человек, стукнул кулаком по столу так, что зазвенела посуда.

– Это наша страна, наша Родина, и мы будем здесь жить, даже если нас будут ставить к стенке или вешать.

– Отец, ты дурак, – тихо сказал сын.

Лев Иванович не нашёлся что ответить. Он вышел из-за стола, шатаясь, и пошёл курить на улицу. Настасья Прокловна плакала. Сын лёг на кровать, но не спал. Он смотрел в потолок.

Лев Иванович даже не особенно удивился, обнаружив его койку с утра пустой. Он впал в ступор. Меньше всего в жизни ему хотелось верить, что последние слова, которые он услышит от своего единственного и на самом деле искренне и бесконечно любимого ребёнка, будут «ты дурак», но, увы, это оказалось правдой. И с этими словами ему пришлось жить до конца своих дней.

Сотрудник ВЧК Маркизов (Наиль Артузович Алабянц, подпольная кличка Маркиз по картотеке царской ещё охранки) пришёл на беседу через неделю. Он смолил очень дурные папиросы, смотрел недобро. Кожа куртки пахла терпко и грязно. Маркизов церемониться не стал.

– Где ваш сын, 1900 года рождения? – Он говорил не вынимая цигарки из рта.

– Мы не знаем… – честно ответила Настасья Прокловна.

– Плохо, мать.

Он сидел и не собирался уходить. Настасья Прокловна рассеянно смотрела на мужа, сидевшего в прострации, а он – на неё. Пауза затянулась.

– А ты, отец, знаешь, где ваш сын? – Стало ясно, что «ваш» в первом вопросе не было формой вежливости, чекист обращался к обоим.

Лев Иванович безмолвно развёл руки.

– Плохо. Ну и что делать будем, потомственные дворяне? Писать, что враждебные классовые элементы, муж и жена Ниточкины, покрывают белогвардейца? Вы его соучастники…

– Я врач… – растерянно возразил Лев Иванович.

– Был я в госпитале, справки навёл. Врач-то ты врач… Да уж что-то дохнут у тебя как мухи бойцы. А под Киевом было имение? Мы ведь телеграфировали, спрашивали. Ты, отец, извини, но ЧК работать умеет.

– Хорошо… – извинил Лев Иванович ЧК за то, что она умеет работать.

– Значит, так. Пишите. «Мы, такие-то, отказываемся от сына такого-то и такого-то. Ежели указанный гражданин будет пытаться вступить с нами в связь, обязуемся поставить в известность ВЧК. Об ответственности осведомлены. Точка. Подпись». Через неделю приду, заберу заяву. Или вас заберу.

Маркизов сплюнул на пол и ушёл. Лев Иванович всю следующую жизнь пытался вспомнить, как он прожил эту неделю. Настасья Прокловна пыталась об этом забыть.

В любом случае никто не пришёл: ни через неделю, ни через две. Чекиста вызвали в Москву. По дороге он заразился тифом и умер, не доехав до столицы, в маленькой земской больничке Тверской губернии.

Только письмо Ниточкин написал, и они оба подписали. Так они решили, надеясь, что сын уже перешёл границу.

И, конечно, никто из них не знал, а если бы и знал, отказался бы верить, что их сын – Виктор Львович Ниточкин – утонул в карельских болотах, пытаясь добраться до Финляндии.

У Лизы на даче

У Лизы на даче сидели Виктор и Айсур. Как-то само собой получилось так, что они, вопреки договорённости, неожиданно сами пошли к Лизе. По пути они держались за руки.

Лизу они застали уже на крыльце. Она была в лёгком платье и в шляпе.

– А я думала, сегодня я к вам?

– Мы решили тебя опередить! – весело сказал Виктор.

– Вам это удалось. Проходите, а то комары съедают!

Дача освещалась электричеством. Прошёл день, на улице уже стояли сумерки, и так уютно было сидеть троим молодым людям на даче и говорить-говорить-говорить…

Они были очень разными. Дочь бескрайних степей Казахстана, рвавшаяся в небо… Талантливый археолог и историк, чей взгляд был нацелен в землю, на изучение прошлого… Красный командир, который привык стоять твёрдо на ногах, на этой земле, живший «здесь и сейчас», но не задумывавшийся о том, что делается под его ногами – или над его головой… И всех объединяло одиночество: каждого из них оно делало немного ближе, роднее, почти семьёй. Они смеялись вместе, и им было легко друг с другом…

– …Правда, она невероятная? Такая, какой и должна быть красавица нашего времени…

– Очень красивая, Витя, правда.

– Да я не спорю, она красивая, но что-то в ней, – Виктор запнулся, – ненастоящее.

– Конечно, она же актриса! – Лиза рассмеялась. – Право, смешно! Актрис любят именно за игру, не за жизнь.

– Да я не про то. Мне кажется, актёр, когда играет, должен играть так, чтобы я поверил, что всё так на самом деле. Орлова так не играет. Ладно, не буду спорить, наше кино только становится на ноги, в будущем станет по-другому, вот увидите.